Красотка-смерть

Вечер состоял из двух отделений, но во втором был обыкновенный балетный дивертисмент, к Бежару отношения не имеющий. Зато первое отделение стоит газетных строк. Только название балета Serait-ce La Mort («Быть может, это смерть») организаторы гастролей почему-то перевели в утвердительной форме: «Это была смерть». Тем самым выпали важные смысловые нюансы, касающиеся скончавшегося два года назад великого хореографа.

Балет Бежара сделан на музыку Рихарда Штрауса, который написал «Четыре последние песни» для сопрано и оркестра в 1948 году, то есть в 85 лет, незадолго до смерти. Композитор использовал стихи Германа Гессе и Йозефа Эйхендорфа, в текстах которых сначала воспевается весна и «лучезарная нежность влеченья», потом сентябрь, конец лета и расцвета, стылый дождь и скорбные мысли. Третья песнь – о ночном забвении. И итог, буквально – рассказ о прелести тихого вечера, аллегорически – плач о «предзакатной сладости» и «последней земле».

Суть жизненного финала Бежара всегда чрезвычайно интриговала, но он обдумывал рискованную тему не как смертный обыватель, а как дерзающий современный художник. В балете «Дом священника» постановщик выводил на сцену катафалки с «трупами» скончавшихся от СПИДа. В опусе о японском писателе Мисиме использовал легенду харакири. Смерть играла в карты с Орфеем в одноименном бежаровском балете. А умирающий лебедь Бежара погибал от загрязнения окружающей среды.

«Песни» Штрауса хореограф обожал, часто слушал их перед сном. Владимир Малахов репетировал балет с самим постановщиком. Его лирический герой не имеет особых примет. Допустим, это поэт. И вот герою вместе и порознь являются женщины его жизни (примы Берлинской оперы Елена Прис, Надежда Сайдакова и Полина Семионова). Последняя посетительница – смерть, главная опекунша, покровительница и подруга.

Serait-ce La Mort – балет камерный, эмоционально негромкий, как бывает негромким прощание. Хореография на первый взгляд кажется простой: медленные прогибы, порхающие пуанты, кроткие полупоклоны, торжественные позы, элегические всплески рук… Бежар, который часто показывал свои постановки на стадионах, скрещивал Моцарта с аргентинским танго и в старости не избегал прямых наставлений со сцены, на этот раз устрашился масштабов, накруток и пафосных исповедей. Танец для хореографа – интимный ритуал, смерть – тоже. Тут точка соприкосновения.

В спектакле, показанном в Москве, кончина предстает в облике молодой женщины. Идея смерти-красотки в культуре не нова. В балете это давным-давно использовал Ролан Пети, а Рэй Бредбери то же самое сделал в одном из лучших своих рассказов. Беатрис Кнопп, сильная, настойчивая и длинноногая, в роли смерти беззвучно, без музыки, обвивает героя, призывно цепляется за его руку в череде обводок, манит и кружит арабесками с поднятой ногой, что не случайно: связь Эроса и Танатоса заметили еще древние греки. Бежар по-своему подхватил эту философскую эстафету, справедливо утверждая в интервью, что в его дуэтах телесно «соприкасается все».

Чтобы понять «Последние песни», надо учесть: да, в искусстве Бежар был, можно сказать, зачарован смертью. Но ведь и жизнью – не меньше. Смерть в его балетах – не тупой конец всему, а указатель полноты бытия – духовной и телесной. «Я не люблю заканчивать смертью. Я люблю возрождение», – вот кредо хореографа. Он верен этому до конца: в круговороте Serait-ce La Mort женская стать, с одной стороны, уводит героя (и зрителей) в сексуальные грезы, а с другой – напоминает о фразе Чаплина, которую Бежар любил цитировать: «Танцовщик – это наполовину монахиня, наполовину боксер».