Театральный режиссер Лев Додин:

– Вам не привыкать к лестным оценкам деятельности МДТ. А как вы относитесь к негативным высказываниям? Недавно, к примеру, Геннадий Хазанов в телевизоре рассказал о возмутительном обнажении актеров в вашем «Короле Лире» ...

– Знаете, я помню, как много-много лет назад, будучи молодым режиссером, сидел в зале, где наш театр на гастролях играл трилогию по прозе Федора Абрамова «Дом» и «Братья и сестры». И там есть момент, где герой говорит: «Сука-народ!». И тут демонстративно встает семейная пара с сыном-подростком и, громко стуча ногами, выходит из зала. Мне всегда важно (а тогда по молодости особенно) понять оттенки зрительского восприятия. Я тоже выскальзываю вслед за ними, чтобы послушать, что их возмутило. И слышу: отец довольно эмоционально и в выражениях, которые я повторять вам не буду – разве звукоподражанием, – высказывает свою оценку: «Что они – вашу мать! – себе позволяют – вашу мать! Ругаться – в зале – вашу мать! – где женщины и дети!» И еще залп выражений. Ну, это так, анекдот. Если всерьез: принимаясь за работу, не надо думать о том, как и кто будет ее воспринимать. Спектакли – способ разобраться с собственными вопросами, представлениями о мире, поиски ответов на ежедневный вызов, который нам дает окружающая жизнь. А вовсе не производство некоторого продукта для потребления кого-то. Любой администратор знает рецепт успешного спектакля, спектакля, который всем будет нравиться. И он часто давит на режиссера, чтобы тот поставил «успешный спектакль». И вот очень быстро ляпаются по шаблону эти успешные спектакли и так же быстро сходят со сцены. Для себя я их называю по аналогии с одноразовой посудой – «спектакли одноразового пользования». Но мне кажется, на это скучно тратить свое время и свою жизнь.

– Уже легенды ходят о том, как годами в МДТ репетируются спектакли…

– Зато потом они живут десятилетиями. Мне кажется, что наш способ работы рентабельнее. Сейчас по миру пошел срок – шесть недель на репетиции спектакля. И очень удивляются, когда просишь продлить срок. Зачем? И самое ужасное, что появились и режиссеры, которые, если им предложат больший срок на репетиции, – растеряются. Они будут не знать, а чем им заниматься в «лишнее время», что сказать артистам? Есть шаблон, есть наработанные приемы и отступать от них страшно. Хотя настоящий театр начинается именно, когда появляется что-то новое. Те секунды живой жизни, для которых и существует искусство. Они очень редки. Это всякий раз чудо. Мы недооцениваем, какая это редкость – живая жизнь на сцене. Какая редкость – хороший театр. Плохой театр – это норма. Хороший – всегда чудо и исключение. Разве не удивительно, когда люди, вот только что равнодушно жующие у телевизора, в котором идут новости о реальных кошмарах жизни, – в зрительном зале вдруг начинают сострадать проститутке? Могут расплакаться над чужой болью, пережить чужую судьбу…

– Часто говорят, что мир погибнет именно от исчезновения в людях способности к состраданию…

– Мне кажется, что сострадания в мире всегда было мало. Просто телевидение сделало этот дефицит очень наглядным. Еще никто не отложил ложку или вилку, потому что в горле перехватило от чужой боли. Сейчас в мире идет рост националистических настроений. Люди, нации утратили способность каяться, способность прощать, способность уважать другого за то, что он другой. Театр – пусть ненадолго, пусть только на время спектакля, но учит людей состраданию и пониманию другого человека. В сущности, главное и единственное дело театра – учить людей состраданию. Это его долг и миссия. Ради этого он существует. Ради этого тысячелетия назад собирались древние греки в своих театрах. И сутками смотрели представления. В перерывах ели принесенную еду. Потом снова смотрели. Наш спектакль «Бесы» идет восемь часов, он появился в трудное время, когда население страны жило очень плохо. И я видел зрителей, которые приходили со своими свертками еды (буфет был очень дорогой). И так же, как греки, в перерывах разворачивали принесенные из дома бутерброды, доставали термосы. Это только кажется, что душу надо оберегать от сильных впечатлений, не надо волноваться и так далее. Быстрее всего душа ссыхается и умирает в бездействии.

– В одном из своих интервью вы как-то заметили, что для вас педагогика важнее режиссуры…

– Я не столько режиссер, сколько педагог. По крайней мере, первого для меня не существует без второго. И я давно перестал заниматься бы режиссурой, если бы в нее не входила педагогика. Так сложилось, что в труппе МДТ работают почти целиком актеры – мои ученики. Этим летом исполнилось 25 лет с того дня, когда я стал художественным руководителем МДТ. Когда мне предложили этот пост, первая мысль была – отказаться. Но в это время в труппе уже были мои ученики, которые написали мне письмо с просьбой прийти в театр. Потом к ним добавились еще выпуски, еще. Со многими мы работаем уже больше четверти века. И пока – тьфу-тьфу – не только не устали друг от друга, но, как мне кажется, только начинаем друг друга понимать по-настоящему.

– Вы привезли в Москву довольно внушительную выборку спектаклей своего театра – от легендарных «Братьев и сестер», до премьеры – «Бесплодных усилий любви»… И среди десятка названий только одна комедия, да и то – довольно мрачно заканчивающаяся…

– Как-то в советские времена в Грузию приехал один наш официальный поэт, славящийся своим оптимистическим творчеством. Его прекрасно принимали, застолья сменялись застольями. Пили за его лучезарный взгляд на мир, непрошибаемый и весьма самодовольный оптимизм. И вот встал один из самых уважаемый людей за столом и спросил гостя: «Великий поэт Александр Пушкин был пессимистом, писал: «не дай мне Бог сойти с ума!». Великий поэт Михаил Лермонтов был пессимистом, писал: «страна рабов, страна господ»… Великий поэт Сергей Есенин был пессимистом, писал: «не жалею, не зову, не плачу»… Почему ты, такое г., – такой оптимист?! С чего бы это?»

Справка «НИ»