Арт-резня механической пилой

Часто бывает, что на бумаге и на словах затея выглядит куда как интереснее и мощнее, чем в реальности. Так оно случилось с выставкой «Смех/Смерть». Когда читаешь манифесты кураторов, просто дух захватывает от смелости сопоставлений. Так, Федор Павлов-Андреевич увидел в смехе очень нехороший симптом: «Когда у какой-нибудь большой страны заканчивается запас прочности, начинается сплошной смех». От телевизионных шоу до «смеховой йоги». А кто, соответственно, смеется последним? Ответ – пустоглазый череп. Здесь, конечно, можно спорить: иные скажут, что смех – это как раз признак здорового общества, а стагнации, наоборот, свойственна напыщенная серьезность. Однако в данном случае нужно было стереть границу между смехом и смертью, что, как известно, делалось испокон веков (взять хоть всем известные карнавалы).

Не в пример глубокомыслию аннотаций экспозицию заполнили вещи, главный посыл которых – остроумное обыгрывание разного рода макабрических картин. Например, намогильный памятник, который художник Ростан Тавасиев возвел сам себе: черная гранитная плита плавно переходит в силуэт розового плюшевого зайца (фирменный знак Тавасиева). Рядом с памятником в кровавых судорогах корчится механический манекен Гоши Острецова: светское общество с бокалами шампанского старалось не задеть этого гражданина, случайно напоровшегося грудью на железный штырь. В принципе все эти игры с готической и кладбищенской символикой были давно использованы в 1990-х английскими скандалистами. Именно к ним и отсылают объекты арт-дуэта «ЕлиКука». Шпроты в масле, показанные в стеклянных банках, передергивают знаменитых заспиртованных акул Дамьена Херста. Над заспиртованными херстовскими тварями кто только не издевался, однако это не мешает англичанину выкачивать из них миллионы.

Скелетно-кровавая тема в том виде, в каком она подается московскими художниками, наводит скуку. Взять хотя бы «Вечную жизнь» Дианы Мачулиной – механическая пила бесконечно пилит черный череп. Здесь инсталляция должна вроде как иллюстрировать смерть. Хотя на самом деле ее уже показывали в рамках Молодежной биеннале, и там она символизировала жизнь и научный прогресс – в скором времени наши кости, измененные технологиями, не возьмет ни один инструмент. Конъюнктура такова: был бы череп – он подойдет к чему угодно.

Попытку взлететь над смертью на крыльях искусства можно было бы поднять на смех, если бы на выставке не собрали среднеазиатские работы. Лучшие среди них – отвечающие названию проекта вещи казахских художников. Именно у них смерть неожиданно входит в общий набор «особенностей национальной культуры». Мастер видеоперформанса Алмагуль Менлибаева показала, как за ресторанным гламуром скрывается кочевая жестокость и каннибализм. Ербосын Мельдибеков, который давно уже прописан на московской сцене, выступил с фирменными «мясными» снимками: из кусков мяса освежеванного животного он выложил модернистские скульптуры в стиле Джакометти. Мало того, что вытянутые силуэты моделей Джакометти сами по себе довольно инфернальные – обклеенные кровавой жижей, они и вовсе производят жуткое впечатление.

Как раз в этом повороте – ближе к своей практике и политике – «Смех/Смерть» могла бы оказаться особенно актуальной. Но то ли все делалось в спешке, то ли сами кураторы не пришли к соглашению, смеяться или плакать на выставке, но вся затея выглядит очень провинциально. В данном случае смерть присутствует в качестве приговора проекту, а смех (скорее даже смешок) – как его оценка.