Posted 10 октября 2011,, 20:00
Published 10 октября 2011,, 20:00
Modified 8 марта, 05:58
Updated 8 марта, 05:58
Смерть ей к лицу
Перфоманс – тот самый жанр, границы которого постоянно уточняются. Марина Абрамович их постоянно передвигает. Еще недавно считалось, что в отличие от театрального спектакля перфоманс – это что-то не слишком долгое, ограниченное вернисажным открытием одномоментное действо. Что-то, что должно быстро шокировать и провоцировать. Но вот Марина Абрамович в 2010-м на своей выставке в Музее современного искусства Нью-Йорка проводит одну из самых долгих акций – три месяца в течение всей выставки она неподвижно сидит в центре зала на стуле, и любой зритель может сесть напротив нее и сидеть столько, сколько считает нужным. Художница приглашала присоединиться то ли к бесконечной медитации, то ли к безмолвному диалогу, то ли самоистязанию.
За семь лет до того она почти две недели провела в трех комнатах, выстроенных в галерее Sean Kelly, где каждый посетитель мог видеть своего рода реалити-шоу: художница не могла выйти из трех помещений (в этом случае ей нужно было спуститься по лестнице, состоящей из острейших ножей) и в течение всего времени пила только воду. И тот и другой перфомансы эффектно поданы в московской экспозиции: посетители «Гаража» могут увидеть крохотные комнаты-коробки, подвешенные под потолок (в одной – кровать, в другой – стул со столом, в третьей – унитаз и душ) из нью-йоркской галереи и бесконечное сидение художницы и зрителей в музее.
На первый взгляд, перфомансы Абрамович – это что-то из разряда мазохизма с элементами эксгибиционизма. Шуточное ли дело: в 1974 году в одной из белградских галерей она разложила на столе более сотни предметов и выступала в качестве «живого манекена» для их использования. Зрители могли выбирать, например, между ножницами (понятно, что вся одежда была немедленно искромсана), ножом, пистолетом, плетью и еще массой далеко небезопасных вещей. На самом деле речь шла о зыбких границах жестокости и сострадания. В другой раз она резала себя сама: опасной бритвой на животе Абрамович «рисовала» красную советскую звезду. Для дочери героя войны (отец Марины – один из виднейших сербских генералов, дед – православный патриарх, признанный после смерти святым) жест, прямо скажем, неоднозначный. К слову, отец, первоначально пытавшийся опекать молодую художницу в ее экспериментах (он даже фрахтовал вертолеты для одной из ее акций), понял, что дочь заходит слишком далеко, и пытался заставить ее все прекратить. Но именно эта родовая черта – желание идти до конца, бескомпромиссность и истовость в служении идее – стали отличительным стилем Абрамович. Так или иначе, первые перфомансы Марины – это опасное приближение к смерти, переиначивающее советские мифы о героях и отвергающее мнимое благополучие послевоенного поколения.
Второй этап в ее карьере – и для многих он один из лучших – начинается тогда, когда Марина встречает в Амстердаме своего супруга и соратника Улая. С ним они проводят ряд перфомансов об «отношении полов». Самый опасный – «Энергия покоя» 1980 года: когда художница держала в руке охотничий лук, а ее партнер оттягивал тетиву, направляя стрелу прямо в сердце подруги. Зрители могли не только видеть смертельный номер взаимного доверия, но и слышать его напряжение: к художникам были присоединены микрофоны, фиксировавшие ритм сердца. После 12 лет совместного творчества они расстались: даже их расставание попало в арт-историю. Марина и Улай устроили следующую акцию: с разных сторон Великой Китайской стены шли навстречу друг другу – прошли несколько дней практически без отдыха, чтобы встретиться на несколько минут и разойтись в противоположные стороны.
С того момента, когда Марина Абрамович работает одна, она все чаще обращается к национальным и религиозным мотивам. Ее «Балканское барокко» получило главный приз Венецианской биеннале 1997 года. В самый разгар югославских конфликтов Марина показала страшную картину «жизни-смерти»: по шесть часов четыре дня подряд она сидела на горе коровьих костей (две тонны), отмывая их от мяса и крови.
Вообще к концу ХХ века в ее искусстве, проникнутом восточной философией, все больше появляются мистические и религиозные мотивы. Обнимая скелеты, она «вдыхает» жизнь в мертвую материю. Предлагает зрителям прикоснуться к природным минералам, чтобы почувствовать энергию своего тела. Снимает фильм об «особенностях» балканской эротики. Наконец, переиначивает распятие, зависая в световом потоке.
Тогда же художница задумалась над «реперфомансом»: попытками воспроизвести старые перфомансы либо самой, либо с помощью волонтеров. В Москве – и это уникальный случай – «вживую» можно увидеть несколько фирменных акций Абрамович. Все их отличает обнаженка. Посетителям «Гаража», например, предстоит протискиваться между двумя – мужским и женским – голыми телами, чтобы пройти на выставку. Увидеть девушек, лежащих под скелетами и под цветными стеклами. Все это кажется, конечно, не совсем подлинным. Как если бы во всех смыслах неплохой актер попытался «воспроизвести» на сцене МХАТа игру Смоктуновского. Харизма и гений, увы, невоспроизводимы.