Posted 10 сентября 2008,, 20:00
Published 10 сентября 2008,, 20:00
Modified 8 марта, 07:42
Updated 8 марта, 07:42
Наталья Солженицина:
– Александра Исаевича похоронили в Донском монастыре. Почему именно там?
– Для Александра Исаевича это было очень значимое место. Оно тесно связано с судьбой патриарха Тихона, который был там в заточении, там же умер и там же похоронен. И мы ходили к его останкам еще до того, как нас выслали из страны. И еще я всегда ходила в Донской монастырь на Пасху. Кроме того, Александр Исаевич сам с Дона – школу и университет он окончил в Ростове-на-Дону. Хорошо и то, что это монастырское кладбище: рядом идет служба. И хотя оно находится почти в центре Москвы, там так покойно, тихо и хорошо. В Донском лежит много людей русской культуры: историк Ключевский, философ Ильин, писатель Шмелев. Так что выбор был правильный – те, кто был на его могиле, говорили о том, какое это замечательное место упокоения.
– Каковы были последние надежды и мечты Александра Исаевича?
– Они ничем не отличались от предпоследних. Ему было очень тревожно за Россию. И он говорил об этом в последних интервью.
– А если говорить о семье, о внуках?
– Он мечтал, чтобы они выросли достойными людьми, были хорошо образованны, чтобы русский язык для них не сузился, как шагреневая кожа, а был полноценным.
– Как вы полагаете, тот литературный язык, которым дорожил Александр Исаевич, язык Толстого, Тургенева и Достоевского, будет знаком нашим потомкам?
– Трудно сказать. Идет мировой процесс. Все европейские языки переживают довольно драматическое «сжатие», чему способствует техногенная революция, начавшаяся во второй половине XX века. Эта очень большая проблема, которая бесконечно волнует всех «патриотов языка». Не только в России, но и во всех культурных странах – во Франции, в Англии, – и не только филологи, но просто люди, любящие свой язык, озабочены процессом его деградации. С другой стороны, этот процесс неизбежен, поскольку все страны открыли свои двери для эмигрантов. А с эмигрантов невозможно требовать ничего, кроме сносного владения разговорным языком страны пребывания…
– Но есть же и другие причины? Трудно представить, что процесс «сужения» литературного языка идет только благодаря эмигрантам и техногенной революции.
– Среди других причин – тот невероятный темп жизни, в котором мы живем, который все сводит к пунктиру. И благодаря тому ужасающему языку, который льется в наши уши с телеэкранов. Телевидение могло бы давать пример доброго языка, но дает пример обратный. Сколько-то с этим воевать, конечно, можно, и я надеюсь, что через несколько лет опамятуются те, кто имеет власть это изменить, и начнут принимать работников на телевидение не только по внешним данным и тембру голоса, но и по культурному уровню, что поможет остановить общий процесс сползания в бескультурье.
– Лет 200 назад читать книги в России могло ничтожно малое количество людей. Не наблюдаем ли мы начало возвращения витка спирали к той же ситуации и не станет ли культура лишь красивой игрушкой для мизерного количества людей в России?
– В это я не верю. Я считаю, что всегда будет хоть какое-то количество людей, для которых культура будет не игрушкой, а воздухом, без которого они просто не могут жить. Иначе человечество, возвратившись в каменный век, просто закончится. Но то, что в будущем количество людей, для которых культура важна, будет небольшим, я нахожу вероятным. Скорее всего, так и будет. И это не страшно. Важно качество тех людей, для которых культура – это воздух жизни. Качество их образования, степень их преданности культуре. Потому что такие люди и есть соль земли.
– Для большинства людей знакомство с Александром Исаевичем начиналось с его программных произведений – «Матренина двора» и «Одного дня Ивана Денисовича». А для вас?
– А для меня с «Одного дня Ивана Денисовича», который я прочитала тогда же, когда и многие его прочитали – на следующий день после выхода журнала «Новый мир», в котором он был напечатан. То есть 18 ноября 1962 года. Я прочитала его дважды подряд – начала читать вечером, а второе чтение закончила уже ночью. Это было потрясение. Не фактом открытия существования лагерей, о которых я знала немало: в лагере погиб мой дед. Меня потрясло другое. Я поняла, что в русскую литературу пришел гений. Именно литературный гений. Меня потрясло не то, что он написал, а как он это сделал.
– Вы три дня провели в павильоне книжной ярмарки, наблюдая еще и за ярмаркой новых лиц и новых людей России. Отличаются ли они от тех, кто тогда, в шестьдесят втором, был читателем «Нового мира»?
– Вы знаете, для меня эта выставка – радостное переживание, потому что ко мне подходит очень много молодых людей. Я думала, будут подходить только те, кто помнит это ощущение, которое было после прочтения этого рассказа, только те, в чью жизнь когда-то вошел Солженицын. А книги его покупают уже дети и внуки тех людей. Они родились, когда нас уже выслали отсюда. Их много, и меня это радует. И много людей среднего поколения, которые и строят сегодняшнюю жизнь. Все это, честно сказать, стало сюрпризом, который меня глубоко взволновал.
СПРАВКА