«Шум» вместо музыки

Устав от собственного звука, театр, как правило, обращается за помощью к смежным видам искусств. В конце XIX – начале XX века сцена стала полигоном для экспериментов художников. Роскошные живописные задники, самоценной красоты художественные панно, эксперименты со светом, с объемными конструкциями. Вещи антикварные и специально созданные мастерами для конкретной постановки. Критические описания спектаклей тех лет иногда смахивают, с одной стороны, на репортажи с художественных выставок, с другой – на описания фантастического парада мод. Постановщики спектаклей довольно скоро задались вопросом: как обуздать это буйство самовыражения сценографов?

В конце ХХ – начале XXI века театр обратился к музыке. Две трети программы Чеховского фестиваля-2005 – музыкальные постановки. Тут и французские саксофонисты, и струнный квартет из Амстердама в «Эраритражарираке» Геббельса, барабаны из Тайваня в «Звуках океана», старинные бразильские романсы, которые исполняет Антонио Нобрега в «Лунарио Перпетуо», наконец всемирно известный американский струнный Эмерсон-Квартет в «Шуме времени».

Пригласив американских музыкантов для совместной постановки, руководитель лондонского театра «Комплисите», актер и режиссер Саймон МакБерни, поставил спектакль на музыку последнего пятнадцатого струнного квартета Дмитрия Шостаковича. Музыка в постановке МакБерни перестала быть одной из составляющих спектакля, а стала основным и главным действующим лицом, а «драматическое сопровождение» стало не слишком обязательным гарниром. Постановка МакБерни отчетливо распадается на две части. Главная из них – собственно музыкальное исполнение Эмерсон-Квартетом пятнадцатого струнного квартета Шостаковича. Часть вводная и не слишком обязательная – своего рода литературный монтаж, посвященный перипетиям драматической судьбы великого композитора. Во вводной первой части (которую вежливо можно назвать «просветительской» и адресованной аудитории, которая про Дмитрия Шостаковича знает мало) соединяются в своеобразной мозаике цитаты из газет того времени, фрагменты радиопередач, выдержки из писем и дневников Шостаковича, кусочки воспоминаний знакомых с ним людей и т.д. На заднике проецируются фотографии редкие и общеизвестные. Четверо актеров театра изображают на сцене то радостно аплодирующую толпу, которая приветствовала на съезде покаянную речь Шостаковича, обвиненного в формализме. То разыгрывают пластический этюд на тему: «движение против ветра». То выносят костюмы на вешалке и устраивают страшноватый данс-макабр безголовых манекенов.

Постановщик вполне изобретательно использует световые эффекты. Очень красива сцена, когда в черной пустоте вдруг появляются световые контуры танцующих радиоприемников. Или момент, когда сцена превращается в звездное небо (синий фон и белые шарики-звездочки) и чьи-то человеческие тени скользят среди мелодий.

Но в ту минуту, когда на сцену выходит Эмерсон-Квартет, занимает стулья и начинает играть пятнадцатый квартет, становится понятно, что все предыдущее было необязательным аксессуаром. Музыка рассказывает о Шостаковиче больше и лучше, чем любой литмонтаж. Диссонирующие, то скребущие, то тающие звуки куда значительнее, чем любой их визуальный эквивалент. И вдруг становится ясно, почему в начале 50-х годов Дмитрий Шостакович, всегда тщательно избегавший любых высказываний, вдруг по собственному почину написал рецензию в газету «Культура». Рецензия была посвящена биографическому фильму, посвященному композитору Римскому-Корсакову. В статье Шостакович писал о том, что музыка вполне выражает создателя, а биографические спекуляции, механически соединенные с музыкальными фрагментами, только мешают. (Цитаты из этой статьи Шостаковича в постановке Саймона МакБерни отсутствуют.)