Соученик Лермонтова

Сведения о Стромилове крайне скудны. Известно, что он учился в Московском университетском благородном пансионе в одно время с М.Ю. Лермонтовым. Но если Лермонтов в апреле 1830 года уволился, не кончив курса, то Стромилов был благополучно выпущен годом раньше – в 1829-м. Поэт, литературный критик и переводчик С.Е. Раич, который наставлял воспитанников в практических занятиях словесностью, сообщает в автобиографии: «…под моим руководством вступили на литературное поприще некоторые из юношей, как-то: г. Лермонтов, Стромилов, Колачевский, Якубович, В.М. Строев». Стихосложение как неотъемлемая частью гармонического образования развивало творческие способности, совершенствовало читательский вкус.

После пансиона Стромилов служил в канцелярии московского военного генерал-губернатора. Печатался в «Отечественных записках» (конец 1830-х гг.) и «Москвитянине» (1841). Сочинял и героические, и элегические стихи, по отечественной традиции отдал дань Кавказу («Дагестанская ночь», 1839). Но остался в памяти «русскими песнями».

До сих пор в охотку поют и со сцены, и в дружеских компаниях песню на его стихи «То не ветер ветку клонит…» (музыка А.Е. Варламова). Любовно называют ее то «Лучиной», то «Лучинушкой» – по берущим за душу строчкам: «Догорай, моя лучина, Догорю с тобой и я!»

Канцелярская служба следов не оставила, но жизнь благодаря этим строчкам получилась…

* * *

То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит –
То мое сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит;

Извела меня кручина,
Подколодная змея!..
Догорай, моя лучина,
Догорю с тобой и я!

Не житье мне здесь без милой:
С кем теперь идти к венцу?
Знать, судил мне рок с могилой
Обручиться молодцу.

Расступись, земля сырая,
Дай мне, молодцу, покой,
Приюти меня, родная,
В тесной келье гробовой.

Мне постыла жизнь такая,
Съела грусть меня, тоска…
Скоро ль, скоро ль гробовая
Скроет грудь мою доска!
1840-е гг.

* * *

«То не ветер ветку клонит…»
Может, в каждом от обид –
в каждой иве, в каждом клене, –
что ни вышепчешь, болит.
Эха нет, и, хоть кричи на
все бескрайние края,
извела меня кручина –
подколодная змея.
Ах, Сереженька Стромилов,
песни во поле росли.
Как нас водка ни срамила,
зато песни-то спасли.
Где начало песни оной
ты подслушал у крестьян,
благородно пансионный
милый вьюнош из дворян?
Был для шуток ты мишенью,
был не гений, не пророк,
но добавил ты к Мишелю
прелесть выдышанных строк.
Не сгорать в огне учила
песня-умница твоя:
«Догорай, моя лучина,
Догорю с тобой и я!»
Мы – тогда народный голос,
если каждая строка
как налитый болью колос,
потому и нелегка.
Наша русская лучина,
несмотря на боль обид,
столько света излучила,
что ходить нам в темных стыд!
Евгений ЕВТУШЕНКО