Posted 10 февраля 2016,, 21:00

Published 10 февраля 2016,, 21:00

Modified 8 марта, 03:07

Updated 8 марта, 03:07

«Немного мастерства, немного сердца»

«Немного мастерства, немного сердца»

10 февраля 2016, 21:00
Из множества последних музыкальных вечеров, проходивших в Москве, особенно запомнились два. Это кантаты Баха и Букстехуде в выступлении ансамбля аутентичной музыки под управлением Филиппа Херревеге. И «Маленькая торжественная месса» Россини, которой открылся третий фестиваль «Опера априори». В музыке разных эпох обнару

Бельгиец Филипп Херревеге – полноправный член мировой «могучей кучки» лучших дирижеров-аутентистов. Концерт маэстро и его ансамбля Collegium Vocale Gent в Концертном зале Чайковского стал одним из тех событий сезона, от которых у меломанов и критиков длится долгое прекрасное «послевкусие». Херревеге во многом посвятил жизнь одному композитору – Баху, хотя исполняет далеко не только его. Журналисты изумленно цитируют самоуверенного маэстро, когда «на вопрос, кто является лучшим в мире интерпретатором Баха, дирижер отвечает: «Я». Между тем это правда (если учесть, что в искусстве, в отличие от, скажем, шахмат, не бывает жестких рейтингов).

Об аутентичном исполнительстве идут споры. Кто-то его обожает и считает погружением в живую историю. Другие – не без доли истины – утверждают: никто не может гарантировать, что сегодня старинная музыка звучит, как сотни лет назад. Пусть даже на жильных струнах. Недаром термин «аутентизм» предпочитают заменять более корректным «исторически информированное исполнительство». Так вот, когда играет ансамбль под управлением Херревеге, все эти дискуссии, интересные в теории, кажутся необязательными. У дирижера и его оркестра (с помощью конечно, команды певцов) кантаты приобретают характер абсолюта. Не того, который абстрактно прописан в учебниках: «Бах – великий немецкий композитор», но излучающего такие музыкальные эманации, после которых выражение «полнота бытия» обретает конкретный смысл. Херревеге скрупулезно и легко воссоздает баховскую сложность, это ликование в драме. Музыканты играют с особой «прозрачной» окрыленностью, одновременно и деликатной, и настойчивой. И пусть у вас нет религиозного рвения (или оно есть). Пусть вы считываете или не «считываете» на слух богобоязненные фразы, спетые на иностранном языке (хотя филармония предусмотрительно снабдила программки переводами). Вас все равно охватит нечто вроде благоговения, которое не описать словами. Только нотами.

Россини не похож на Баха, это знает всякий. И третий фестиваль «Опера априори» в консерватории, открывшийся «Маленькой торжественной мессой», вовсе не думал проводить какие-то параллели. Но Херревеге и его оркестр, играя торжественного, серьезного Баха, в определенном смысле сказали то же самое, что «несерьезный», местами даже игривый Россини, который в позитивистском XIX веке вложил в музыку «горячий диалог близости и соучастия». На взгляд (вернее, на слух) автора этих строк, аудитория обязана этим в первую очередь юному и замечательному дирижеру Максиму Емельянычеву, безукоризненному камерному хору «Интрада» и прекрасному меццо-сопрано из Италии Марианне Пиццолато. Вместе с ней пели венгерский бас Балинт Сабо и россияне Максим Пастер и Дарья Зыкова. На довольно скромных ролях, волей Россини почти пианистов-аккомпаниаторов, выступили маститый профессор Павел Нерсесьян (в сольной «Религиозной прелюдии» он играл с многозначительными длинными паузами и неторопливыми темпами) и Лукас Генюшас, лауреат второй премии прошедшего конкурса Чайковского.

Композитор написал «Мессу» (первая редакция для четырех голосов, камерного хора, двух роялей и фисгармонии) в старости, после многолетнего перерыва в композиторском деле. В уважительно-насмешливой (автор до самой смерти имел мужество смеяться над собой) записи на партитуре Россини назовет эту музыку «последним смертным грехом моей старости». И еще о своей «Мессе», обращаясь к небу: «Немного мастерства, немного сердца, вот и все. Так что благослови меня и впусти в рай». При жизни Россини другие насмешники говорили, что эта месса – «не мала, не торжественна и не слишком месса». Что в ней, возможно, не хватает благочестия в его привычных музыкальных формах. Что слишком много приемов из россиниевских комических опер. Сегодня «несолидность» композитора, сочетавшего строгие фуги и «легкомысленные» арии, слышится иначе. Мелодист славит и скорбит мелодией – что может быть естественней? Россини в консерватории напомнил главное – дух гуляет, где хочет. Весьма актуально в наше нетерпимое время.

"