Крысы, хоботы и черти

Формально выставка в ГМИИ приурочена к выходу книги Михаила Шемякина, где картины на мотивы Высоцкого перемежаются воспоминаниями и комментариями художника. Купить ее сможет далеко не каждый: слишком уж роскошное и дорогое издание. Однако сам Михаил Михайлович на вернисаже постоянно на него ссылался: «Хотите узнать всю правду обо мне и Высоцком – читайте в книге». Рисунки и гравюры лишь приоткрывают дверь в бурные годы дружбы художника и актера. Большинство из них исполнено уже в XXI столетии и являются не столько иллюстрациями, сколько попыткой переосмыслить жизнь и судьбу целого поколения с высоты почти четверти века. За это время поколение стало легендой, обросло мифами и уже испробовало на вкус воды смертельной Леты.

Вот, например, иллюстрация к стихотворению «Как зайдешь в бистро-столовку...», посвященному как раз Шемякину. Художник сидит на манер французского «любителя абсента» (перекличка с Ван Гогом) за столом, уставленным зелеными пивными кружками, а над ним нависают огромные картины с изображением Смерти на карнавале. «Как зайдешь в бистро-столовку, По пивку ударишь, – Вспоминай всегда про Вовку: Где, мол, друг-товарищ». Та самая Смерть в ресторане – это часть памятника Высоцкому, который Шемякин создал для Самары (по просьбе тамошнего губернатора Константина Титова). Рядом висит еще один «кабацкий сюжет» – акварель «Французские бесы»: дикий загул двух друзей в Париже, закончившийся реальной стрельбой в ресторане. Между двумя выпивохами (один с гитарой, другой – в высоких сапогах и наганом) носится черт-официант.

Сквозная тема едва ли не всех шемякинских иллюстраций – русский загул. Сам художник не скрывает, что с Высоцким их связывала особая страсть к кутежам. Впрочем, это не мешало взаимному духовному обогащению (наезжая в Париж к Шемякину, поэт впитывал плоды художественного модернизма). Правда, этот загул не столько современный, сколько средневековый. Всегда где-то рядом маячит Смерть, возникают босховские видения (строчки из стихотворения «Две просьбы»: «Мне снятся крысы, хоботы и черти, я гоню их прочь, стеная и браня»), всплывают пытки и ужасы войн и репрессий. Шемякинский кутеж – это пир во время чумы, возможность вырваться из цепей системы, преодолеть надвигающийся мрак «средних веков». Не случайно в своем вступительном слове Михаил Шемякин сравнивает Высоцкого с Франсуа Вийоном из XV века: «По духу веселой бесшабашности, по боли и горечи, скользящей в его песнях, Высоцкий ближе всего к средневековой фигуре зубоскала и повесы, бесстрашно обличавшего власть имущих, преследуемого церковной и светской властью».

В иллюстрациях к Высоцкому прихотливо смешались не только образы, почерпнутые у поэта, но и приметы застойных времен с глубоко личными символами. Одна из самых знаковых картин – «Конец охоты на волков» – своего рода посвящение всей братии нон-конформистов. Тут и Брежнев с ружьем, и затравленный волк-художник, и лагерная вышка. Рассказывая об этой работе, Шемякин вспомнил и психушки для «перевоспитания» богемы, и искалеченные судьбы друзей, и свои драматические отношения с родиной (которая для него, как и для Бердяева, «лаборатория Господа Бога»). Не было бы этого рассказа, сама иллюстрация показалась бы довольно механическим набором расхожих знаков нон-конформизма. И вот тут начинаешь понимать, чего выставке категорически не хватает. Во-первых, стихов и песен, которые для нового поколения могли бы стать откровением. Во-вторых, постоянного присутствия в виде экскурсовода самого художника, впечатление от личности и рассказов которого зачастую сильнее, чем от листов на стенах.