Мрачный Бендер

Спектакль не удался. Режиссер Тигран Кеосаян вместо мюзикла соорудил тусклую оперетту без страсти и интриги, но с ариями, в каждой из которых непременно было нечто классическое из Ильфа и Петрова: «ключи от квартиры, где деньги лежат», «знойная женщина мечта поэта», «лед тронулся, господа присяжные заседатели», «шалишь, парниша» и «утром деньги – вечером стулья». Создатели мюзикла нашпиговали либретто как можно большим количеством знаменитых реплик. Но, увы, роман Ильфа и Петрова не смог спасти мюзикл Кеосаяна и Цекало – зрелище оказалось безнадежно скучным.

Унылый тон был взят с самого начала. Кордебалет служителей похоронных бюро исполнил нечто бравурно-загробное, а исполнитель роли Бендера (его имя тщательно скрывается устроителями) вышел с таким лицом, будто с первых тактов предчувствовал свою смерть от бритвы Воробьянинова. Роман Ильфа и Петрова у создателей мюзикла «12 стульев» по каким-то неясным причинам породил крайне меланхолические ассоциации. Иначе ничем не объяснишь саму завязку их сюжета – словно старая графиня из «Пиковой дамы», мадам Петушкова умерла на руках у Кисы Воробьянинова, сообщив ему предварительно про три «карты»: столовый гарнитур, стулья и бриллианты. Затем разряженным в кринолины призраком она принялась преследовать племянничка, чтобы в финале коварно хохотать ему в лицо и злорадствовать.

С амплуа главных героев тоже случилось непредвиденное: Бендер получился не обаятельным мошенником, а тучным лириком, распевающим: «Жизнь прекрасна, утро ясно, окна во дворе пахнут свежей краской». А Ипполит Матвеич вышел нелепой, но страдающей за Россию персоной, из уст которой в трагическую минуту раздалось нешуточное душераздирающее покаяние: «Прости, Россия, я сейчас не плачу, я лишь плачу тебе слезами за любовь».

Тексты в мюзикле – это вообще отдельная статья. Натуральная черная сатира на блестящих стилистов Ильфа и Петрова. Какую арию ни возьми, либреттист Александр Вулых постарался так, что его вирши невозможно не цитировать. Например, «будет всякого навалом, будем мы в хоккей играть, будем шумно со скандалом президента выбирать». К большим достижениям поэта можно причислить и его способность положить на ноты трудно выговариваемое слово «люмпен-пролетариат», и в довершение ко всему зарифмовать «судьбы маяк» с фразой «командовать парадом буду я».

Вопиющим апофеозом сценарной мысли стала сцена на корабле, та самая, где по сюжету Ильфа и Петрова Остап Бендер рисует плакат сеятеля. В версии Кеосаяна сын турецкоподданного являет публике черный квадрат. На палубе, кроме кордебалета из двух лениво пританцовывающих морячек, в это время оказывается сам Максим Горький, который вступает с великим комбинатором в десятиминутный вокальный диалог на тему «судьба художника в обществе». Горький разражается протяжной арией о том, что «художник должен быть свободным, а не голодным и холодным», но к наставлениям советского классика Остап остается равнодушен. Выбежавший хор бойко затягивает «не нужны нам футуристы, ни кубисты, ни супрематисты». Сразу чувствуются живописные пристрастия творческого коллектива мюзикла. Искусство ХХ века Александру Цекало и компании явно не симпатично. А поскольку роман «12 стульев» также относится к искусству ХХ века, то понятно, почему все дело не заладилось.

Что же касается музыки, то с ней в «12 стульях» дело обстоит не так отчаянно безнадежно. Мелодии Игоря Зубкова не раздражают. Они добротно стилизованы под советскую эстраду от 20-х до 80-х, и временами эти стилевые экзерсисы кажутся даже остроумными. Так, намыленный инженер Щукин внезапно обзавелся четырьмя двойниками, и таким вот вокально-инструментальным ансамблем они, голые, но гордые, спели лирическую песню о березах и гитарах. Можно считать удавшимся и главный хит «12 стульев» – арию Бендера «Ход конем». Во всяком случае, по выходе из театра ее напевали многие зрители – а это какой-никакой, но показатель. На хит были брошены все силы. Песенка Бендера «Ход конем» планировалась как самый эффектный номер спектакля. Остап ее исполнял под сопровождение черно-белого кордебалета шахматистов из Васюков, лихо отплясывающих чечетку (хореограф Егор Дружинин). Однако тем из сидящих в зале, кто хоть раз видел выступления ирландцев из «Риверданс», лицезреть этот смазанный степ было больно и грустно. По- настоящему хорошей сценой, где чувствовался размах, вкус и стиль, была живая картина «Москва. 20-е годы» с уличными продавщицами мороженого и соков, мамашами с колясками, монтажниками-высотниками, комсомолками в белых носочках и рабфаковками в полосатых теннисках. Однако этот минутный всплеск режиссерского энтузиазма ситуацию спасти не мог. Из всего постановочного процесса режиссеру Тиграну Кеосаяну по-настоящему хорошо удалось только одно – рекламная кампания мюзикла. И похоже, его режиссерским амбициям стоит этим удовлетвориться.