Память спрятана в карман

У Набокова мать и сын, оказавшись в эмиграции, играют в ставшую любимой игру-путешествие: выходя из одной точки, они мысленно гуляют по своей бывшей усадьбе, стараясь синхронизировать скорость прогулки, чтобы останавливаться одновременно у любимой скамейки или мостика над прудом. В сущности, Евгений Гришковец предлагает своим зрителям совершить похожую прогулку по местам памяти, воскрешая дорогой вкус клея на почтовом конверте, радость от вида письма в твоем ящике, стук пишущей машинки, бархатную поверхность промокашки, чернильные брызги на белой манжете. Игра предполагает близость играющих: общность памяти, доверие друг к другу, нежность к прошлому, которое их связывает. На время, пока длится спектакль, Евгений Гришковец устанавливает особую дистанцию между собой и залом, как бы заранее доверяя тем, кто пришел, включая их на этот вечер в число друзей.

Понятие интимного пространства в последние годы здорово расшаталось, если не совсем упразднилось. На дворе эпоха, когда с экранов телевизоров, со станиц газет, со стенок соцсетей известные и совсем неизвестные люди вываливают содержимое своих кастрюлек, ночных горшков, делятся постельными радостями и сексуальными фантазиями. Мы довольно лихо научились делиться бедным антуражем своего быта. Но очень мало кто умеет делиться своими мыслями, наблюдениями, умозаключениями о жизни. И Евгений Гришковец один из немногих, кто умеет. Подметить, как застенчиво уходят из нашей жизни рейсфедеры и почтовые марки, промокашки и перьевые ручки. Заново пережить сохранившуюся в разорванных фрагментах берестяных грамот любовную историю. Ужаснуться от того, что одним нажатием кнопки компьютера можно стереть пятилетнюю переписку, а утрата мобильного телефона лишает тебя куска душевной жизни.

Можно разделить взгляды автора. Скажем, его грусть по поводу замены перьевой ручки ручкой шариковой. Писать шариковой, несомненно, удобнее. Но вот выросло уже несколько поколений с неудобочитаемым почерком. А ведь почерк человека – часть его индивидуальности. И опять же, как показывают исследования, отмена перьевой ручки привела к ухудшению мелкой моторики у детей. А плохо развитая мелкая моторика влияет на развитие мозга…

У Брэдбери одна случайно погибшая бабочка меняет ход человеческой цивилизации. Что уж говорить о вещах таких сложных, значимых, таких столетиями надышанных, как бумага или книга. Неужели будут не нужны домашние библиотеки, шкафы, которые пахнут старинным шоколадом? И неужели электронный носитель заменит томики и тома, которые так приятно держать в руках, листать, шурша страницами?

Тревога автора «Прощания с бумагой» понятна и заражает. Хотя электронные книги никогда полностью не вытеснят бумажные. Потеснят – да, но не вытеснят. Так, пластиковая разовая посуда отнюдь не отменила фарфора. Она хороша в походах и на пикниках, но никак не на семейном ужине дома. Старый фарфор только растет в цене. Впрочем, книги тоже.

Но дело не в согласиях или несогласиях относительно каждой конкретной мысли или догадки автора. Идя от частного (от размышлений по поводу постепенного вытеснения бумаги из нашего быта), Евгений Гришковец логично и убедительно переходит к вещам общим – размышлениям об утрате памяти – индивидуальной и коллективной. «Мы не помним дни рождения друзей, родственников, любимых – они «вбиты» в наш мобильный. Мы не то чтобы совсем утратили память, просто спрятали ее в карман»...

Постоянная тема Евгения Гришковца – тема памяти, которая делает человека человеком, в «Прощании с бумагой» обретает новые зловещие обертона. Технический прогресс – вещь прекрасная, и сопротивляться ему бесполезно и глупо. Но не обменяем ли мы в очередной раз первородство на чечевичную похлебку? Не лишимся в погоне за удобствами каких-то важных личностных свойств, которые делают нас людьми?

Легкий, наполненный отступлениями, байками, личными историями, историческими справками спектакль заставляет думать о вещах важных и страшных. И много дней спустя ловишь себя на том, что продолжаешь какую-то мысль автора или полемизируешь с ним.

За выстроенной художницей Ларисой Ломакиной шеренгой дверей всякий раз открывается новый вид: то почтовый ящик, то книжный шкаф, то березовая роща, то черное пространство небытия. Евгений Гришковец виртуозно поворачивает тему, играет с ней, делает отступления, импровизирует, а в какие-то минуты, похоже, и сам задумывается над открывшимися безднами, которые таятся за таким обманчиво простым, таким понятным «Прощанием с бумагой».