Posted 9 июля 2014,, 20:00
Published 9 июля 2014,, 20:00
Modified 8 марта, 04:19
Updated 8 марта, 04:19
Телесное вторжение
Невесть откуда взявшееся и невесть как продолжающее свое существование государство Лихтенштейн обладает внушительной коллекцией шедевров. Одних только Рубенсов во владениях князей насчитывается более трех десятков – при том каждая картина спокойно перекрывает всю стену стандартной московской квартиры. Еще совсем недавно Россия (точнее, Советский Союз) Лихтенштейн почти не замечала. Лишь двадцать лет назад у нас установились дипломатические отношения, что и послужило формальным поводом для того, чтобы привезти более полусотни первоклассных вещей.
Нужно сказать, что Лихтенштейну не привыкать к перемещению ценностей. Ведь большая часть княжеской коллекции хранится в Вене. И все, кто успел побывать в венском дворце-музее, помнят квадратные метры огромного живописного цикла Рубенса, посвященного Децию Мусу. От этого буйства красок и древнеримских страстей Москве достались только «Трофеи» – изображение награбленного во время военной кампании. Впрочем, нам грех обижаться. Весь Белый зал Пушкинского занят первостатейным Рубенсом, как религиозным, так и светско-античным. Почти все работы датируются 1610-ми годами; как раз в это время художник был полон итальянскими впечатлениями, вернувшись из длительной командировки. В этот же период складывается фирменный рубенсовский стиль: одухотворенное буйство плоти, истинно барочное торжество материи.
Поиск своего пути у Рубенса происходил в идейных спорах с итальянцами. Прежде всего, конечно, с Караваджо. Караваджевские цитаты можно рассмотреть повсюду: и в страшно-мертвенных красках тела Христа (сильнейшее в мировой живописи «Оплакивание»), и в избыточной яркости винограда в корзине «Силена с вакханкой» (почти прямое заимствование из «Юноши с корзиной фруктов» Караваджо). Кто выиграл в этом споре? Беспутный скандалист Караваджо, ставший символом всех нон-конформистов? Или обеспеченный во всех смыслах живописец знати и императоров, знаток множества языков и крепкий семьянин Рубенс? Очевидно, что князья Лихтенштейнские сделали свой выбор. Кстати, семейственность Рубенса – в его портретах жен и детей, лучший среди которых – рано умершей дочки Клары Серены – приехал в Москву.
Фото: С САЙТА МУЗЕЯ
Рубенс царит на выставке как глава огромного живописного семейства, где младшие отпрыски-живописцы продолжают обрабатывать отцовские поля – каждый свою десятину: один (Ван Дейк) переключился на артистократические портреты, другой (Йорданс) на натюрморты. Но в каждом пульсирует рубенсовский кураж и жизнелюбие.
Одновременно с гвардией из Лихтенштейна в ГМИИ привезли произведения современного бельгийского художника Вима Дельвуа. Формально господин Дельвуа – соотечественник Рубенса, жившего в Антверпене. И в плане творческом у них много точек соприкосновения. Начать с того, что плоть для Вима – не простой звук: его самые скандальные и известные вещи как раз о материях (тонких и толстых). Его первый большой проект – картины-татуировки на коже свиней. Главный парадокс: намеренное украшение чего-то бездуховного и безобразного. Из-за протестов защитников животных Дельвуа перенес свой свиной салон в Китай. Вторая парадоксальная вещь – «Клоака», аппарат по перевариванию продуктов питания, который в качестве основного произведения выдает реальные экскременты.
В Пушкинском музее, увы, свиней нет. И «Клоака» только в портативном виде (в серебряном чемоданчике рядом с рельефом Гиберти). Но и то, что расставлено по разным залам, достойно всяческого восхищения. Например, газовый баллон, расписанный под древнегреческую вазу (стоит, соответственно, в греческом зале). Или гладильные доски, представляющие средневековые штандарты (они располагаются в зале с рыцарской гробницей). Особенно интересны разные «закрученные» объекты Вима: спирали с Распятиями (одно около реального итальянского Распятия XIII века) или «завинченная» вокруг своей оси статуя Микеланджело.
Вторжение современного искусства в классические залы стало уже общим местом в мировых музеях. Для ГМИИ это пока большая новость. И поразительно, что пришествие бельгийца совпало с рубенсовским визитом. Из этого противостояния двух любителей живой и мертвой материи могла бы получиться отличная интрига. Но в Пушкинском решили не смешивать одно с другим. Старые фламандцы собирают туристическую кассу, а новый скромно гостит в залах, куда редко добираются выставочные завсегдатаи, падкие на имена и масляные краски.