Экстази, Интернет и реалити-шоу

В программке спектакля God Is a DJ нас уведомляют, что эта постановка «рассказывает о поколении экстази и Интернета». Героев двое – Он и Она. Если бы пьеса рассказывала о поколении пятидесятников, Он, скорее всего, был бы летчиком, а Она – медсестрой. От лица поколения 1970-х говорили бы геолог и учительница. От веселых девяностых представительствовали бы бизнесмен и интердевочка.

Героями «поколения экстази» в пьесе Рихтера Фалька выступают соответственно диджей (Глеб Иванов) и телеведущая (Моника Гроссман). Встретившись в студии, продолжив знакомство на выставке современного искусства, они придумывают свою любовь как многообещающий культур-проект в форме реалити-шоу. Медовый месяц сладкая парочка проводит не на гламурных Багамах и не в артхаусной монгольской степи, а в стеклянной студии в обществе телекамер, снимающих практически каждый шаг новобрачных (впрочем, иногда камеру можно и отключить). «На камеру» герои целуются, готовят себе пищу, ужинают, слушают музыку, смотрят телевизор, принимают наркотики. Чтобы зрительный зал тоже мог приобщиться к блаженству экстази, нам предлагают надеть специальные анаглифические очки и наблюдать за происходящим через их разноцветные стекла. Под «космическую музыку» и цветовые сполохи Он и Она довольно неубедительно изображают нечто полетно-экстатическое. Зачем были нужны очки – понятно не очень, но, возможно, без них было бы еще скучнее. А так – есть повод греть себя гордой фразой, что, мол, присутствуешь на первом в Москве продвинутом стереоспектакле. И в скобках замечу, что хорошо бы еще придумать что-нибудь для ушей, какие-нибудь «стереоберуши». А то в течение полутора часов слушать рассказывающих о себе героев довольно утомительно. Тем более что очень скоро выясняется: жизненный опыт и диджея, и телеведущей ограничен стенами все той же студии, а сознание засорено обрывками чужих мыслей, слов, рекламных слоганов и телеужастиков.

Герои с одинаковым увлечением говорят о своей первой встрече и о сексуальных пристрастиях «нефтяников», о новинках в собачьей моде и о том, что папа диджея был извращенцем, поедающим какашки сыновей. «Что ты все время врешь!» – кричит Она в изнеможении от грязных подробностей. Он невозмутимо продолжает свое повествование, добавляя любимого плюшевого медвежонка, которого папа насиловал на ночь, пока сосед по дому насиловал героя.

Круг обсуждаемых на сцене тем трудно назвать увлекательным. Словарный запас героев беден, воображение убого (дальше танцев в пустыне под экстази не идет), представления о любви явно сложились под воздействием индийского кино, обильно приправленного порносайтами (любовь с первого взгляда и сразу в койку). Самые горячие любовные объяснения идут под навязчивый лейтмотив: ты хочешь ребенка? В течение всего спектакля этот вопрос повторяется раз сорок. Но когда, наконец, в финале Он расслышал женскую мольбу и ответно вопрошает: «Так что с ребенком?» – недоумевать начинает уже Она: «С каким таким ребенком?»

Фальк Рихтер – имя в Европе уважаемое, достаточно сказать, что его пьесы ставятся в Шаубюне. И приписать только ему всю беспомощность действа God Is a DJ было бы негостеприимно. Легко предположить, что в русском переводе-переделке были утеряны какие-то важные составляющие текста (скажем, пародийное начало, юмор, сарказм). Возможно также, что текст God Is a DJ рассчитан на властную режиссуру, которая построит свой сюжет из довольно аморфных кубиков драматурга. Дебютант Михаил Морсков предложить свое внятное прочтение оказался явно не способен.

Впрочем, утверждать, что спектакль не имеет своих поклонников, было бы клеветой. Приехавший в Москву автор Рихтер Фальк присутствовал на спектакле и явно был самым довольным человеком в зале Центра драматургии и режиссуры.