Ректор Школы-студии МХАТ Анатолий Смелянский:

– Телевидение вопреки вождю революции стало одним из важнейших видов искусств. Но неужели оно забрало вас настолько полно, что совсем не тянет вернуться к живой критике? Михаил Чехов, о котором вы сейчас готовите программу, безусловно, увлекательнейший актер. Но неужели в дне сегодняшнем нет героев, о которых хотелось бы думать и рассматривать их с той же серьезностью и пристальностью?

– Признаюсь, Жолдака я не чувствую. И не очень чувствую волны, которая несет новое поколение. И это моя проблема, не поколения. Сейчас появилась масса новых языков: язык мейлов, sms. В театре свои SMS, свой, как теперь говорят, драйв. Ну и в конце концов каждый театр заслуживает своих пишущих. Мне возвращаться в газеты совсем не хочется. Мне уже как-то не к лицу и не по летам бегать каждый день по всем московским премьерам.

– В этот раз вас так долго пришлось уговаривать согласиться на беседу… Почему вдруг у вас появилось такое отвращение к интервью как жанру?

– Опасный жанр. Скажем, на телевидении любят взять длинное обстоятельное интервью. А потом годами, пятилетиями нарезают из него такие двадцатисекундные вставочки. Точку поставят там, где была запятая, и фраза меняет смысл на противоположный. А тут просто контекст меняется. Мне друзья часто жалуются: я же говорил совсем о другом! Это же подтасовка! И виноватых как бы нет: сам все наговорил! Нет, интервью – вещь, чреватая последствиями. В истории Художественного театра много тому примеров. Скажем, показательна судьба «красного директора» МХАТа Михаила Аркадьева. Накануне поездки театра на гастроли в Париж в 1937 году он дал интервью газете «Правда», сообщив среди прочего, что Художественный театр везет на гастроли «Дни Турбиных» и «Бориса Годунова». Тогда газету «Правда» очень внимательно читал товарищ Сталин. Ни «Дни Турбиных», ни «Бориса Годунова» он к поездке не предполагал. Так что после интервью Аркадьев был освобожден от занимаемой должности за дезинформацию трудящихся о парижских гастролях МХАТа. И вскоре был расстрелян… Так что готов призвать своих друзей – актеров, режиссеров, драматургов: не давайте интервью!

– Боюсь, что это невозможно. Зачастую и сами наши знаменитости охотно полощут на публике свое грязное белье, повышая тем свой рейтинг. Еще у Чехова есть рассказ об инженере, который жалуется, что он построил в России десятки железнодорожных путей, мостов и так далее. И его имя не знает никто, а вот певичку, которую он содержит, знают все: звезда!

– Тут целая отлаженная индустрия работает. На Западе она выстроена давно, у нас относительно недавно, в эпоху гламура. Но и у нас уже многие поняли, что торговать своей жизнью – занятие довольно прибыльное, особенно если больше нечего предложить.

– Ну, каждому хочется свой кусочек славы…

– Я уже год занимаюсь Михаилом Чеховым для телеканала «Культура». И недавно был в Голливуде, посмотрел на голливудскую аллею Славы. Там вмонтированы плиты с именами голливудских звезд. Прямо по ним ходят прохожие, некоторые останавливаются, читают имена. Другие шаркают по звездам подошвами. Мэрилин Монро, Юл Бриннер, а рядом – немецкая овчарка Рин-Тин-Тин. Сыграла в 26 фильмах, была любимицей Америки, с ней заключались специальные контракты, и продюсер обмакивал ее лапу в чернила, чтобы Рин-Тин-Тин могла заверить документ своей лапкой.

– А Михаил Чехов тоже там лежит?

– Нет, что вы! В число голливудских звезд он никогда не входил. Мы очень стереотипно представляем себе его американскую жизнь. В советское время, понятно, его отъезд расценивался как предательство. Работа в Голливуде – как падение мастера или «трагедия художника». Как будто, останься он на «Мосфильме», он обрел бы славу в сталинских боевиках 1940-х годов. Ну а теперь иной штамп, противоположное общее место: с придыханием рассказывают, что вот, молодец, сбежал из страны Советов, открыл школу в Голливуде, воспитал плеяду американских суперзвезд, в том числе Мэрилин Монро! О том, что он воспитал Монро, говорится так пафосно, что начинает казаться, что несколько уроков Мэрилин и есть оправдание всей жизни Михаила Чехова. Ведь никакой своей школы у Чехова там не было и быть не могло. Он давал платные уроки желающим. Кто-то брал один-два урока, кто-то занимался дольше. Это не значит создать школу. Школу создал тогда Ли Страсберг, он и начал великую индустрию Станиславского в Америке. Чехов выпустил в Голливуде за свой счет свою великую книгу на русском, потом, через семь лет, перед смертью, на английском. Обе книги прошли над Голливудом и над миром как косой дождь. Чтобы потом спустя десятилетия вернуться к нам. Мэрилин Монро ни для Чехова, ни для американцев никогда не была великой актрисой, она была celebrity, знаменитостью, а мы сейчас даже этого не различаем. Вот если б Станиславский давал уроки Диме Билану или Ксюше Собчак!.. Жаль не дожил до такого успеха основатель МХТ. Михаил Чехов ничего не пишет про Монро, это она его вспомнила, и не потому, что он открыл ей тайны актерского дела. Он предсказал ее судьбу. Во время урока, когда она репетировала Раневскую в «Вишневом саде», он спросил: «О чем вы сейчас думали?» – «О роли!» – «Не может быть!» – «Я думала о роли!»– «От вас шла такая мощная сексуальная вибрация, это будет очень востребовано, студии будут продавать этот товар на весь мир». Мэрилин Монро расплакалась, она не хотела быть sexy airhead, то есть сексуальной погремушкой, она хотела быть актрисой. Чехов выступил тут в роли театрального психоаналитика, хотя ничего в ее судьбе он изменить, конечно, не мог. Через пару лет после встречи с Чеховым она явилась перед Америкой в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок», где спела песню, ставшую хитом десятилетий: «Бриллианты – лучшие друзья девушек». Так что не надо мерить Чехова и его жизнь уроками, которые он дал Мэрилин Монро. Глупо и унизительно для Чехова, мне кажется.

– А сегодня наши актеры могут преуспеть в Голливуде?

– Не знаю. Не думаю. Даже если они хорошо владеют английским, все равно будут обречены на роли иностранцев. Как и Михаил Чехов. Он ведь играл только стариков-иностранцев, меняя из роли в роль бороды и очки… Если посмотреть подряд его фильмы, можно увидеть, как он постепенно утрачивал интерес к актерскому делу, к профессии. Не могущий играть по-русски, он заведомо терял половину своей уникальной актерской силы. Голливуд жил по своим законам, а Чехов или Немирович-Данченко, пробывший там пару лет в поисках работы, – по своим. Немировича встречали в 1926 году приветственными плакатами. Старик растрогался, что и в Голливуде его знают и ценят. А это были нанятые за три доллара статисты. Михаил Чехов давал уроки, но его систему, а он именно свою систему пытался создать и предложить, никто тогда не воспринял. В английском переводе выпарили практически все духовные предпосылки чеховской системы, а без них «техника актера» превращается в набор упражнений, в руководство не хуже и не лучше руководства по тому, как пользоваться утюгом или пылесосом. Он говорил о своей системе, что она на шестьдесят процентов от Станиславского, на двадцать – от Вахтангова и Мейерхольда. И только двадцать процентов его собственных. Но двадцать процентов – это ведь безумно много!

– Что из современного российского кинематографа у вас вызывает приятные эмоции? Ведь нередко кинозвездами становятся ваши выпускники...

– Я недавно смотрел фильм «Стиляги» Валерия Тодоровского. Реклама у него была агрессивная: лучший фильм всех времен и народов! После этого что угодно смотреть нельзя. Фильм очень симпатичный. Там Сергей Гармаш прекрасен, но там очень хорош и Антон Шагин, и Макс Матвеев, тоже выпускники Школы-студии. Фильм – музыкальная стилизация, без восстановления фактуры ушедшего времени. Но дух передан иногда замечательно верно. А когда в конце они все идут по Тверской, предъявляя месиво причесок и стилей последних десятилетий, и доходят до поворота на Камергерский, до Школы-студии, у меня почему-то горло перехватывает. Замечательна интонация, с которой Сергей Гармаш относится к своему сыну: ну, хочет так, пусть так. Нас давили, так пусть хоть этот подышит малек. Мне кажется, эта интонация куда симпатичнее брюзжания: вот, мол, в наше время…