Posted 10 мая 2016,, 15:46
Published 10 мая 2016,, 15:46
Modified 8 марта, 02:10
Updated 8 марта, 02:10
– Евгений, хотелось бы начать с разговора о вашей недавней премьере. Сатирик Свифт, как мы знаем, выбрал красноречивое молчание – как некую форму протеста. Спектакль получил широкий резонанс. Свифт – герой нашего времени?
– Я никогда не ставил спектакли про героев нашего времени. Меня всегда интересовали люди, которые существуют как бы поперек своего времени. Не те, которые вписываются в социум, а те, которые живут иначе. То есть не те герои, про которых мы скажем: «О, я такого знаю!» А про тех, о ком можно сказать: «Надо же, и такие есть». Кажется, я все время искал каких-то таких героев, и мне среди них интересно находиться. Свифт из этой компании, он тоже живет вопреки. Не думаю, что он герой нашего времени.
Его молчание идет если и не от потери веры, то от растерянности. Ведь горинский Свифт и реальный Свифт – люди, которые жизнь положили на то, чтобы переделать мир. Но спектакль и пьеса захватывают период, когда герой перестает бороться за человечество в целом и начитает бороться за человека. И это самое главное: пытаться изменить не мир, а самого себя. Мне кажется, что, внешне замолчав для мира, Свифт, на самом деле, начинает звучать намного внятнее и действеннее. Именно про это я и пытался делать спектакль.
Мне всегда сложно говорить про свежий спектакль, так как он должен устояться. Одно дело – о чем ты говоришь с артистами и о чем ты мечтаешь поставить, но что в результате получится – никому не известно. Мне кажется, что что-то получилось. Во всяком случае послевкусие от спектакля, безусловно, есть, и об этом говорят все. Люди сначала выходят, сетуя, что ждали от меня чего-то другого, а потом звонят и говорят, что спектакль их не отпускает.
– От вас ждали чего-то яркого и праздничного, с хорошим концом?
– У меня всегда были очень внятные спектакли. Они могли нравиться или не нравиться, но вопросов о том, что за послание транслируется со сцены – никогда не возникало. Все было понятно и прозрачно.
– После спектакля «Одолжите тенора» вас окрестили комедиографом…
– Это так привязалось, что сейчас вышли статьи под заголовком, что, мол, комедиограф сменил жанр или что-то такое.
– Вас задевает приклеивание ярлыков?
– За меня многие обижаются, когда слышат, что, дескать, Евгений Писарев – комедиограф. Хотя сам я не могу сказать, что мне это прямо так вот ужасно неприятно. Я не в плохой компании, если меня причисляют к комедиографам в высоком смысле. Меня огорчает только то, что отношение в связи с этим какое-то снисходительно-легкое: ну, мол, комедиограф. Будто это что-то второразрядное.
Я сейчас поставил спектакль серьезный, но я не могу сказать, что мне его ставить было сложнее, чем какую-нибудь комедию положений. Это зависит не от жанра, а от тебя самого. Комедия – честный жанр, в котором невозможно прикрыться странностями и двусмысленностями. Там все предельно честно – либо зрители смеются, либо не смеются. Я в этом плане очень уважаю Таирова за чистоту жанра, потому что он ставил либо трагедии, либо просто клоунаду и буффонаду. Такая вертикальная режиссура, в каком-то плане невероятно честная, требующая от актера большого мастерства, которое сейчас не особо в почете: танцуйте нелепо, пойте, как можете, говорите невнятно и негромко…
Современный театр таков, что режиссерское мастерство в плане мизансцен и умения создавать некий мир не слишком приветствуется. Я говорю без оценок. Не «плохо» и не «хорошо», а просто так есть. Актерское мастерство сейчас нивелировано настолько, что поменялась сама суть профессии. На первый план вышла не профессиональная подготовка актера, а его типаж: что он за человек, что он несет в себе, «про что» он живет, а самое главное качество – чтобы как можно меньше походил на артиста. Может быть, так нужно? Я не знаю.
Но когда мы начинаем говорить о чистом жанре, то необходимо, чтобы артист не напевал, а пел, не пританцовывал, а танцевал, чтобы его было слышно и видно зрителям в последнем ряду балкона. Только в таком случае наш труд будет честным. А притвориться, что ты что-то умеешь, в современном театре очень легко.
– Хочу вернуться к началу нашего разговора. Вы говорите, что от вас часто ждут искрометных комедий. А не было предложений поставить что-то трагическое?
– Бывало, когда я работал в МХТ имени Чехова, приходил к Олегу Павловичу Табакову с серьезными пьесами, а он говорил: «Не надо, ты ставь комедии, потому что другие так не смогут».
– Даже в порядке эксперимента?
– МХТ – это не то место, где стоит экспериментировать. У меня была на большой сцене МХТ одна проба – поставил печальную мистическую историю «Призраки» по Эдуардо де Филиппо. Это был провал, спектакль прошел, кажется, шесть раз, и его сняли из репертуара. Но я уверен: сам по себе спектакль был хороший, но не для той сцены. Не сложилось. Наверное, я оказался заложником своего положения: от меня ждали чего-то яркого, а ярко не было. Ждали хеппи-энд, а его не было. «Знаете, за этим мы ходим к другому режиссеру, а к вам идем за праздником, так что будьте любезны», – приблизительно такая мораль…
И работая над «Свифтом», я сталкивался с подобными мнениями. Сначала люди задумываются: это вообще Писарев поставил? А где же музыка, танцы, костюмы цвета фломастеров? Это нормальная вещь, называется «комплекс Мольера»: он написал «Мизантропа», а просили что-то вроде «Смешных жеманниц». Этим комплексом страдали многие. Мой любимый Андрей Миронов рвался к драматическим ролям, а ему говорили: «Молодец, хорошо сыграл Фарятьева, но хотелось бы что-нибудь в духе Геши Козадоева – легкого».
Полную версию интервью читайте на сайте журнала «Театрал»