Как правильно сервировать покойника

Реальность преподносит ошеломительные сближения. Дни прощания с политиком Борисом Немцовым совпали с премьерой «Самоубийцы», самой известной пьесы далеких двадцатых годов двадцатого века. И обнаружилось, что запрещенная Главреперткомом пьеса (а за нее бились и Мейерхольд, и Станиславский) дышит такой злобой дня, что, кажется, Эрдман списывал свои реплики непосредственно из постов в соцсетях. «Его смерть – сигнал бедственного положения отечественной интеллигенции!», «Он умер за свободу торговли!», «За свободу творчества!», «За свободную любовь!», «Покойник и сейчас живее всех нас и далеко вперед ушел по пути прогресса!». И легко представить, как тысячи пользователей «банят» писателя, хотя бы за его наблюдение: «В нашей стране всем политическим группам необходим идеологический покойник». Или: «Жаль, этот покойник не самый крупный… Вот если бы кто-то из более видных деятелей был на его месте» – «Да, какая разница, какой покойник! Главное – его правильно сервировать!»

Николай Эрдман заглянул в самую сердцевину технологий отечественной политической борьбы. Оттолкнувшись от того эпизода в «Бесах» Достоевского, где Верховенский решает использовать на благо террористов смерть идейного самоубийцы Кириллова, Николай Эрдман создал свой вариант «борьбы за покойника» в Стране Советов в духе черной комедии. Череда недоразумений превращает безработного обывателя Подсекальникова в центр притяжения для самых разных интересов. Самоубийство оказывается весьма ходким товаром. И сосед Подсекальникова по коммуналке с азартом торгует последней волей покойника. Напишет ли он ругательное письмо в адрес Кремля? Или объявит, что умер от неразделенной любви (две роковые красотки ведут ожесточенный спор, чье именно тело он хотел)? Как стервятники, слетаются на запах крови представители интеллигенции, писательских кругов, торговли, священнослужитель. Всем хочется, чтобы покойник высказал правду, которую живым произносить боязно.

Сценограф Александр Боровский собрал облупившиеся деревянные двери со своей России, закрыл ими портал сцены в два ряда и создал убедительный и страшноватый облик страны-коммуналки. В рамке распахивающихся дверей возникают знакомые до слез персонажи сатирика.

Объединивший все поколения труппы СТИ – от умудренного Сергея Качанова (Егор Тимофеевич) до юного Глеба Пускепалиса (молодой человек, глухонемой), «Самоубийца» предъявил целую россыпь имен и талантов. Здесь можно подробно писать о каждом: о трогательной теще Серафиме Ильиничне-Анастасии Имамовой и циничном Калабушине – Алексее Верткове, об елейном отце Елпидии – Сергее Аброскине и вальяжном Гранд-Скубике – Григории Служителе.

Но главным открытием спектакля стал Вячеслав Евлантьев. Труднейшая трагикомическая роль Подсекальникова им обжита с какой-то кошачьей естественностью. Его Подсекальников победительно смешон в первых сценах семейной свары, трогателен на прощальном банкете, когда, раздухарившись, звонит в Кремль. В его финальном монологе звенит тоска «маленького человека», который, пройдя смертный искус, вдруг осознает, насколько же чертовски хочется жить!

Сергей Женовач строит спектакль с поразительной свободой виртуозности. Он легко сплетает звуки работающего унитаза и гром духового оркестра (видением проплывающего по центральному проходу зрительного зала). Романсы начала века и бодрые маршевые ритмы хитов двадцатых… Небольшая сцена СТИ кажется переполненной людьми, но каждый персонаж непременно имеет свою минуту крупного плана.

Анатолий Эфрос мечтал об изогнутой проволочке чувств на сцене. Выясняется, что изогнутая проволочка мыслей важна не менее.

«Самоубийца» – один из самых умных и едких спектаклей московской сцены. Он действует на зрительный зал, как кислота на ржавую монету. Устанавливает исторические параллели, о которых страшно вспоминать. Заставляет задумываться над вопросами, которые хочется вытеснить из сознания. Ставит лицом к лицу со своей историей, уроки которой никого и нечему не учат.