Posted 9 марта 2005,, 21:00

Published 9 марта 2005,, 21:00

Modified 8 марта, 09:32

Updated 8 марта, 09:32

Медленно и печально

Медленно и печально

9 марта 2005, 21:00
Сегодня Большой Драматический театр им. Товстоногова закрывает свои почти десятидневные гастроли на сцене чеховского МХТ в Камергерском переулке. В сегодняшнем спектакле «Калифорнийская сюита» заняты два ведущих актера труппы – Алиса Фрейндлих и Олег Басилашвили, которые определяют лицо театра.

Театры, как люди, – каждый имеет свой возраст, часто совпадающий с возрастом своих звезд. Есть театры, собранные из вчерашних студентов, заражающие молодой энергией и азартом. Театры, чьи артисты-премьеры вошли в прекрасный возраст около сорока, переживающие период «акме», когда все умеешь и все можешь. Есть театры, перевалившие рубеж зрелости и вошедшие в возраст мудрости. Петербургский Большой Драматический театр сейчас находится именно в этой поре. От его спектаклей трудно ждать заразительной веселости, ошеломляющих неожиданностей, энергичного напора и азарта. Скорее ему приличествует темп «медленно и печально».

Судя по пьесам, привезенным в Москву, ритм постановки здесь задается не авторским текстом пьесы и даже не индивидуальностью режиссера, – он определен раз и навсегда, идет ли речь о «Маскараде» Лермонтова, «Копенгагене» Майкла Фрейна, «Двенадцатой ночи» Шекспира. Ставит ли спектакль Григорий Дитяковский или Темур Чхеидзе. Темп сценического действия неизменен – анданте (причем анданте в буквальном значении – идущие шагом).

Озорная, легкая, вся построенная на летящем ритме мгновенных влюбленностей, путаниц и недоразумений, шекспировская комедия «Двенадцатая ночь» превращается в медленное сомнамбулическое действо. Иллирия кажется вот-вот готовой затонуть Атлантидой, окутанной синей морской дымкой, из которой выступает одна чудом уцелевшая и отчаянно ненужная колонна. Оркестрик на авансцене играет что-то меланхолическое – из Перселла, из Шуберта. Веселые слуги просцениума обернулись немолодыми женщинами в строгих глухих костюмах капельдинерш, которые неторопливо что-то двигают, убирают, моют шваброй. Юная Виола в исполнении Марии Лавровой кажется женщиной много пережившей. Горестная складка разочарования уже успела искривить губы. И дурачиться с Оливией она может только понарошку, зачем-то иногда выполняя под музыку невеселые танцевальные «па». Даже появление брата и финальное соединение с любимым Орсино как-то не веселят ни героиню, ни окружающих. Фразы в этом спектакле отделены одна от другой такими паузами, что кажется – слова успевают съежиться, забыться и исчезнуть, прежде чем на реплику последует ответ. Где уж тут фехтование на рапирах остроумия! Дай Бог не потерять тоненькую ниточку смысла. Даже в юморе прекрасной плебейской компании, группирующейся вокруг сэра Тоби, слышна вымученная нотка. Попробуй тут смешить и смеяться со скоростью умирающего лебедя. Единственным персонажем, чье появление оживляло сцену, стал Шут, сыгранный и спетый Алисой Фрейндлих. Смешная шапочка на голове, из-под которой торчит пучок седых волос. Тросточка, на которую надо опираться при ходьбе, так как у Шута болит ножка. Странные причудливые костюмы: то ли широкие штаны, похожие на юбку, то ли юбка, смахивающая на штаны. Разлапистые ботики, которые надеваются поверх ботинок. Какие-то шарфы, намотанные на шею. Чуть надтреснутый голос. Хитрющие глаза и лукавые ускользающие интонации: «глупость как солнце – везде у себя дома». Алиса Фрейндлих подарила своему Шуту повадки любимца и баловня, ощущения себя центром Иллирии и сцены. И ту грациозность присутствия, которая оправдывает столь бесцеремонное «одеяло на себя». Шут в ее исполнении, безусловно, стал украшением «Двенадцатой ночи», но, увы, вовсе не ее камертоном.

Пьеса «Копенгаген» Майкла Фрейна рассчитана на зрителей, которые, условно говоря, увлекаются передачами цикла Discovery civilisation или «В мире науки». Людей, которым интересно: кто, где, когда и как? Загадочный приезд Вернера Гейзенберга в 1941 году в Копенгаген к Нильсу Бору, их короткий разговор – предмет догадок, реконструкций и спекуляций. Три ведущих актера БДТ – Олег Басилашвили (Нильс Бор), Валерий Дегтярь (Вернер Гейзенберг) и Мария Лаврова (Маргарет, жена Бора) в течение трех часов предложат с десяток версий случившегося. «Давай начнем сначала», – не раз, не два и не три предложит собеседникам Олег Басилашвили. А Валерий Дегтярь послушно начнет: «Итак, я иду по знакомому гравию дорожки к дому…» Разговор перескакивает с урана на тщеславие, с принципа неопределенности на смерть утонувшего сына Бора. Разбор научных полетов плавно сменяется воспоминаниями об игрушечном пистолете и о способах спускаться с горы на лыжах. В лучшие минуты спектакля возникает чувство доверия происходящему: ведь вполне вероятно те, реальные гении, так значительно повлиявшие на судьбы мира, вот так же злились друг на друга, вот так ревновали, завидовали, тщеславились. В худшие: ты видишь перед собой актеров, с трудом воспроизводящих текст об уране 235, о делении ядра, о цепной реакции и принципе дополнительности.

БДТ приехал на длительные гастроли в Москву после многолетнего перерыва, и, как оказалось, его помнят и любят. Теплая благодарная волна, идущая со стороны зрительного зала, показывала, что театр искусство отнюдь не такое беспамятное и сиюминутное, каким его часто хотят видеть.

"