Режиссер Юрий Любимов

– Я подал в отставку. Они просили продолжить, кто мной управляет, но сами как-то зашатались. И я не знаю, что дальше будет. Но во всяком случае, мы дружно выступили, что с театрами так обращаться нельзя. Это мы сказали в Думе. Каждый из нас, не сговариваясь, вышел и сказал, что управлять нами чурки и табуретки не могут. Они ничего не понимают. Я не собираюсь без конца писать, сколько театру нужно гвоздей, сколько досок, сколько краски. Это полный и законченный идиотизм. Извините, я вас не пугаю, а говорю то, что есть. Надеюсь, мы что-то сможем… Какая-то группа, которая может говорить с высокими чинами, скажет, что так нельзя!

– Вам вручена «Звезда Театрала» за спектакль «Мед», который вы поставили к юбилею Тонино Гуэрры. Интересно. как он воспринял вашу постановку?

– Когда мы привезли «Мед» в Италию для Тонино, то играли его в прекрасном оперном театре в Равенне на музыкальном фестивале – для него и, конечно, для зрителей. Тонино воспринял «Мед» весьма положительно. Но я сейчас не буду повторять все те высокие эпитеты, которые он мне говорил.

– Вы часто бываете в Доме актера?

– Вот, когда был жив старик (Александр Эскин, первый директор Дома актера. – «НИ»), я любил этот дом, когда он был еще на Пушкинской. А теперь… все хуже и хуже. Общество вообще становится все более диким и, извините, глупым. Одичание идет во всем мире. Видно, наша цивилизация стареет. Несмотря на все новые технологии.

– Чтобы этот процесс одичания остановить, наверное, театр может что-то сделать?

– Это Ленин писал: «Что делать?» и «С чего начать?», – он и довел нас до ручки. Потом Сталин пришел… Вы даже не понимаете, как разрушено общество!

– Наше общество или в целом?

– Наше, наше. У нас огромная страна. А вы не замечаете этого разрушения?

– Замечаю, но я надеюсь…

– А на что вы надеетесь, мне интересно. Что все обойдется? Это слабый аргумент. Только когда ваше сознание начнет лечиться, и вы поймете трагическую историю. Когда вы поймете, что надо совсем уходить от этого глупого мышления, будто что-то можно сделать потом, будто все обойдется… Ничего не обойдется! Русские не хотят работать, они ведут себя, как крепостные! Они крепостные и есть. Они не поняли… Я старый очень, у меня дед Захар Петрович был крепостной мужик. Когда помещик освободил его, он сделал крепкое хозяйство. Все своими руками. Он был старовер. А вы знаете, что это за характер – староверы! И что? Его в 86 лет в снег бросили ваши комсомольцы. Я никогда не был в комсомоле! И я не любил эту систему маленьким, когда маме передачи возил, понятно? Так вот, однажды дед мне дал серебряный рубль и сказал: «Внучек, запомни: людям за работу надо платить! А у них ничего не выйдет!» Вот ничего и не вышло, к сожалению моему и огорчению моему. А я, хотя этот рубль потерял, все работаю, работаю и работаю...

– Юрий Петрович, вы читаете журнал «Театрал»?

– Ваш журнал «Театрал» я перелистываю. Я вообще много читаю, ибо начал читать с пяти лет. Но, когда я делаю свои композиции (сейчас я репетирую Чехова «Маска и душа»), мне нужно читать совсем другое. Так что, увы, на журналы времени почти не остается. Так много написано о Чехове, да и сам он написал ни больше ни меньше тридцать томов. Он очень аккуратный был. Доктор! Это очень о многом говорит.

– Вы читали работу Дональда Рейфилда «Жизнь Чехова», вызвавшую большой резонанс?

– Читал. Это замечательная книга, ее написал профессор Кембриджа, изучивший досконально, как никто, всю жизнь Чехова. Как у нас Юрий Манн Гоголя изучает всю жизнь. Написал три огромных кирпича – очень точно, по документам, по работам Николая Васильевича.

– А над каким произведением Чехова вы работаете?

– Я беру произведения Чехова, которые не заиграны театром, которые находятся в тени, это же свободная композиция. Я это делаю давно. Я сочиню на эти мотивы, потом оснащу хорошей музыкой. В данном случае это Владимир Мартынов. Я считаю его сейчас лучшим композитором в России, он ученик Стравинского и благословлен им. А это очень важно, какой мастер тебя благословил…