Бордель на сцене, или чем заканчиваются современные оперные постановки

Ирина Мишина

Я не консерватор и в чем-то понимаю задумки режиссеров, которые пытаются сделать понятнее для современного зрителя сюжеты из прошлого. Вопрос: где грань между режиссерским замыслом и кощунством?

Все началось с постановки «Севильского цирюльника» в Большом. Фигаро изображал парикмахера, который колдовал над вполне современными девицами, восседавшими на переднем плане сцены, как в салоне эконом-класса. Но это были еще жалкие потуги на «осовременивание» классики!

Режиссер Тимофей Кулябин вообще перенес действие «Русалки» Дворжака в два измерения: на болото и в какую-то тусовку, а затем в больницу. Русалка предстала в образе немодной дурнушки в очках, а Принц изображал тусовщика, окруженного хипстерами и блогерами. Кажется, этот Принц в трактовке режиссера Кулябина был еще и алкоголиком. Умирает Русалка-дурнушка по версии Кулябина в больнице, а Принц, который завалился туда нетрезвый с бутылкой, напивается на глазах у потрясенной публики, падает, его тошнит и он уходит в мир иной, судя по всему, от передоза. Но раскаявшись. Все это происходит на сцене главного театра страны – Большого академического.

Если бы композитор Римский - Корсаков знал, что сотворят с его оперой «Садко», он бы не умирал. Во-первых, опера разворачивается не в древнем Новгороде, а в каком-то современном павильоне, декорации к которому составляют всего 2/3 сцены. В трактовке режиссера Дмитрия Чернякова Садко – хипстер в джинсах и в рубашке навыпуск, который все время бегает и машет руками к месту и не к месту, производя впечатление неадеквата, мешающего основному действию. Например, во время арии индийского гостя Садко зачем-то все время навешивает на него бусы, а на другого заморского гостя кладет одну за одной цветные тряпки. Финалом многострадальной оперы стал хор, кажется, гастарбайтеров, на которых были надеты робы с надписью «Парк».

Прелесть и комизм ситуации в том, что Садко метался по сцене сначала в джинсах и свитере, потом просто в рубашке навыпуск, а потом в расстегнутой рубашке. Все это наблюдали дамы в вечерних туалетах и мужчины в костюмах, для которых посещение театра ( в их понимании) праздник. Причем, не дешевый: цена одного билета на «Садко» в партере около 10 тысяч рублей, в амфитеатре - 6 тысяч рублей.

Вы, может, подумали, что это только Большому театру так не везет? Отнюдь. В постановке Геликон-оперы в «Травиате» Верди режиссер Дмитрий Бертман вообще показал бордель без прикрас. Да-да, «Заздравную» поют девицы в кружевных трусах и бюстгальтерах. А Виолетта все действие пребывает в исподнем - то в трусах с лифом, то в ночной рубашке. А проститутки из борделя весьма истово и натуралистично исполняют свои непосредственные роли, имитируя близость с какими-то престарелыми дяденьками. Феерична и мизансцена, в которой Альфред пытается изнасиловать Виолетту. И все это под музыку Верди.

Говорят, что на общем фоне падения театральных нравов марку держит театр Станиславского. Туда однажды я и отправилась в надежде послушать оперу в хорошей классической постановке. Но режиссерский креатив добрался и до "Евгения Онегина": бедного Ленского после дуэли выметали со сцены швабрами какие-то люди в черном. А вместо «гвоздя» спектакля - танцев на балу- актеры просто стояли, пританцовывая на месте: видимо, балетмейстер дорого запросил.

А теперь давайте подумаем, нужно ли вообще осовременивать классику? В чем-то замысел режиссеров, которые пытаются привлечь зрителя любыми способами, оправдан. Но при этом авторы креатива забывают о том, что музыка была написана совершенно для другого сюжета и другого времени. И «Заздравная» в Травиате никак не воспринимается в обшарпанных декорациях, имитирующих дешевый бордель, в исполнении девиц в трусах. А Садко в джинсах и дешевом свитере воспринимается как инородное тело среди новгородского вече. Так кого режиссеры пытаются всем этим привлечь? Люди, которые не любят и не понимают классику, и так не придут слушать оперу. А те, кто ее любит и понимает, будут неприятно удивлены и разочарованы. Для кого тогда все это? Неужели для тех, кто ходит в театр для селфи или выпить шампанского в буфете?

Я видела, как во время действия оперы «Садко» на исторической сцене Большого из партера вставали и уходили зрители, заплатившие за билет около 10 тысяч. Впрочем, моя дочь в последнее время в ответ на критику постановок отвечает: «Это опера. Ее слушать ходят, а не смотреть. Музыку Верди и Чайковсого никакой режиссер не испортит».

Производство оперного спектакля — дорогостоящая и очень сложная фабрика. Ее можно было бы сравнить с индустрией кино, но в кино размер бюджета всегда виден и ощутим, в а в опере его не определишь на глаз. Когда записываешь интервью, режиссеры как-то стыдливо умалчивают о суммах: дескать, дело не в деньгах, когда речь об искусстве. Впрочем, оперный журнал Opernwelt сообщает, что музыкальный фестиваль в Зальцбурге заработал на билетах 24 млн евро...

Специалисты утверждают, что суммы, которые тратят на оперные постановки, бывают разными: от трех миллионов рублей до нескольких миллионов евро. По крайней мере, людская молва приписывает Большому театру рекордные бюджеты в миллионы евро. Но в диктофон никто ничего, разумеется, вам не скажет. Министерстве культуры и массовых коммуникаций, как правило, отвечает, что может озвучить только ту скромную сумму, которую там выделили на постановку. Однако театр обычно привлекает спонсорские средства. Судя по тому, что на титульном листе программок Большого театра неизменно фигурируют Ингосстрах, Credit Suisse, Газпром медиа, ГУМ, - все эти спонсоры щедро вкладываются в «осовременивание классики», которое периодически затевают предприимчивые режиссеры. Не уверена, что эти самые спонсоры разбираются в музыке так же хорошо, как в финансах и аудите.