Posted 8 октября 2014,, 20:00

Published 8 октября 2014,, 20:00

Modified 8 марта, 04:25

Updated 8 марта, 04:25

Роман с паровозом

Роман с паровозом

8 октября 2014, 20:00
Третья часть большого выставочного проекта, посвященного великому фотокору Аркадию Шайхету, знакомит зрителей с самыми драматичными годами в его карьере. В 1932–1941 годах бывший авангардист вынужден был перенастраивать свой глаз и руку под нужды пропаганды и новый режим. Можно ли сохранить свой стиль и лицо художника,

Конечно, назвать официальным фотохудожником Аркадия Шайхета язык не поворачивается. Слишком велик здесь запал конструктивизма, когда ракурс и неожиданное кадрирование преображают даже самый заказной снимок. Но так уж выходит, что обо всех приличных художниках, кому приходилось работать с середины 1930-х годов, всегда говоришь в двух аспектах: либо этот художник отправляется в лагеря (в лучшем случае – уходит в творческое подполье), либо он встраивается в систему, делая вид, что забыл всякие модерновые выкрутасы. Система же очень проста: народ-строитель бодр и весел, светлое будущее на подходе, а вождь – выше и лучше всех.

Если подходить к Шайхету 1930-х чисто формально, то он – из второй группы. Работает в главных пропагандистских изданиях типа «СССР на стройке», «Советское фото», «Огонек». Разъезжает по всей стране – от Владивостока до Харькова. Его выставки проходят в Париже, Антверпене и Лондоне. Но в творческом плане это всегда хождение по лезвию бритвы. Всегда борьба между тем, чтобы сделать «как надо», и идеалами художника. Иногда это получалось неплохо – особенно тогда, когда возникала железнодорожная тематика. Но случались и срывы – в 1938-м Шайхета увольняют из центральных изданий, он начинает работать на вольных хлебах.

К слову сказать, паровозы и железные дороги стали для «позднего» Шайхета (хотя он и пережил Сталина на пять лет) такой же отдушиной, какой для Родченко были гимнасты и циркачи. Здесь он мог почувствовать себя продолжателем великой линии от Моне и братьев Люмьер (с их дымящимися поездами) до Гончаровой и всех итальянских футуристов с их экспрессивными линиями. Самый известный и знаковый снимок в экспозиции – «Экспресс. Станция Удельная» 1939 года – поражает своей «вневременностью»: это поезд, отправляющийся прямиком на небеса, в заоблачные дали. Точно так же запредельно выразителен его Киевский вокзал (со знаменитыми стеклянными перекрытиями Шухова) – эдакие райские пути, увиденные с божественной высоты, где люди выступают праведниками, идущими к свету. Как сообщила на вернисаже куратор выставки, внучка фотохудожника Мария Жотикова-Шайхет, снимая вокзал, наш герой чуть не лишился жизни, когда не заметил окончания лестницы под сводом.

Что же касается жанровых и портретных фотографий, то здесь больше конформизма и потакания партийным вкусам: в московских видах обязательно противопоставляется «старое» и «новое» (лошадь против автомобиля), в сельских – ручной труд против техники, в показе народных масс подчеркивается их здоровый дух в здоровом теле («Красноармейская купальня»).

Трудно сказать, жалел ли художник об «упущенных возможностях» или, как всякий авангардист, выбравший тему служения коллективу, а не коллекционеру, считал все ограничения только на пользу. Если рассуждать по гамбургскому счету, работать можно и нужно в любых условиях. Главное, чтобы потомки позднее рассмотрели в заказухе перлы высокого искусства.

"