Арина Шарапова

– Арина, о вас пишут много всяких небылиц. Этим летом я, например, читал, что «Доброе утро» останется без вас. А недавно видел заметку про то, что вы вовсе не женщина, а какой-то транссексуал...

– Правда? Вот умора!

– А что вас больше всего потрясает из подобного рода сплетен?

– Специально ничего о себе не читаю, но одна публикация меня все-таки возмутила. В какой-то газете написали, что я била кого-то своей сумочкой, при этом защищала своего мужа и Первый канал. Я даже не поняла, о чем шла речь. Я очень миролюбивый человек и никогда не бываю агрессивной. Совсем недавно Андрей Малахов поздравил меня с тем, что я стала бабушкой. Об этом я узнала, поверьте, от него, и это очень меня развеселило.

– Не секрет, что на телезвезду работает целая команда журналистов, стилистов и так далее. Мне всегда было интересно, сколько в вашей программе работы команды и сколько – вашего личного вклада?

– Сейчас на телевидении ничего не делается одним ведущим, как это было раньше. Программы похожи на настоящий конвейер, где у каждого сотрудника есть свои обязанности. Три часа эфира ежедневно один человек сделать не может, это работа огромной бригады. Я даже честно скажу, что у нас не хватает людей. В Америке на Ларри Кинга работает команда из 140 человек. У нас же на каждой программе люди буквально совершают подвиги. Если же говорить о личном вкладе, то, наверное, я делаю процентов десять.

– Многим приходится жертвовать ради профессии?

– Вы личную жизнь имеете в виду?

– Не только. Наверное, это и строгие диеты, и постоянные недосыпы...

– Насчет сна вы правы. Очень тяжело приезжать на прямой эфир в 6 утра. И это при том, что иногда перед эфиром не сплю всю ночь. К тому же я такой человек, что стараюсь занять делами весь день, и после эфира у меня может быть встреча в 12, потом в 3 дня. Когда тут спать? Но недостаток сна я не считаю большим лишением. Я вообще всю жизнь мечтала спать как можно меньше – три или четыре часа.

– Получается?

– Не очень. Но когда мало спишь, то успеваешь больше жить, больше общаться и радоваться жизни.

– В начале 90-х вы работали корреспондентом РТР в правительстве. Какое мнение сложилось у вас о тех, кто начинал реформы, – насколько искренне они делали их?

– Я видела работу правительства Гайдара своими глазами. Они никогда не были реальными менеджерами страны, ведь для них это был первый опыт. Не знаю, что реально происходило внутри той команды, но внешне казалось, что они действительно все делали очень искренне.

– Журналисты иногда видят больше, чем потом показывают в своих репортажах?

– Конечно, было что-то такое, что удивляло меня. Например, на моих глазах огромные предприятия уходили за копейки в частные руки. Называлось это приватизацией, но все это вызывало, мягко говоря, сомнения. Но разочаровываться тогда не хотелось, мы были молодыми, а молодым журналистам присущ романтизм.

– Вы часто ездите по стране. Что скажете об уровне профессионализма коллег в глубинке?

– В силу многих обстоятельств я много езжу по стране, даю мастер-классы, на которых рассказываю, что такое телевидение и тележурналистика. Местные каналы смотрю и с сожалением замечаю, что центральные каналы телевидения оторвались от настоящей России. В регионах совершенно справедливо обижаются на них. Люди хотят, чтобы больше рассказывали о жизни регионов.

– Недавно вы защитили диссертацию. О чем она?

– О телевидении. Но она больше теоретическая, свои практические навыки в ней я не использовала. Мне было интересно изучить, как современные социологи – и наши, и зарубежные – смотрят на динамику развития ТВ. Есть такое понятие, как «стрела времени», то есть явление, в котором нет корней в прошлом. Например, мы знаем, кем и когда заложены основы строительства еще в Древнем Египте, где строили пирамиды, а что думали о телевидении, скажем, 70 лет назад, никто не знает. Ведь его и не было тогда. Сейчас мы вошли в совершенно другую эпоху, где необходима очень быстрая и частая переоценка ценностей. Далеко не все на это способны.

– Вы попробовали делать и ток-шоу, и авторские программы. Теперь вы ведущая «Доброго утра». Это остановка или начало вашей «стрелы»?

– Не знаю. Пока я работаю в этой программе, и мне не хочется из нее уходить. Если говорить о каких-то новых идеях, то все в руках божьих – в этом плане я фаталист.

– Многим кажется, что у вас просто не может быть плохого настроения...

– Ну и пусть так думают. Даже когда мне очень плохо. Однако, признаюсь, на самом деле я вполне нормальный человек, и настроение у меня портится, как и у всех, – я могу плакать и думать, что какая-то ситуация похожа на конец света. И если совсем честно, то я человек ранимый. Это касается и личной жизни, и работы.

– А как же профессиональный цинизм?

– Я не знаю, что это такое.

– Но он ведь неотъемлемая часть работы журналистов – так же, как, скажем, у врачей...

– Я не люблю циничных врачей и никогда к ним не пойду. Не люблю циничных журналистов. Считаю, что они не истинные. Когда человек привыкает к профессии и начинает щелкать ее как семечки, то это уже фабрика, а не творчество.

– Вы же сами говорили про конвейер в своей программе!

– Да, моя работа сейчас больше похожа просто на работу, в ней не так много творчества. Но я не делаю ничего против своей совести. Я знаю, что моя работа в итоге приносит только хорошее.