Алла Демидова

– Вы недовольны тем, как справились с ролью Алисы Коонен – театральной иконы?

– Да вы знаете, я никогда не бываю довольна. Мне всегда бывает стыдно. И, собственно, я даже никогда не смотрю фильмы, в которых снимаюсь. Только в последнее время стала смотреть, когда это уже стыд на грани «все равно». А раньше просто не смотрела и многих своих картин до сих пор не видела.

Мне кажется, что намерения всегда намного выше и внутренняя планка намного выше, чем в результате. Вот пример с Коонен. Мне многие говорили, что я должна играть эту роль, и я сама это всегда думала, что она моя, потому что я, пожалуй, единственная в России актриса, которая играет древнегреческие трагедии. Но в «Смерти Таирова» эта роль получилась чисто функциональной. Из нее не получилась Коонен.

– Вы встречались с вашей героиней?

– Я видела ее живьем, но уже когда за ней волочился шлейф мифов. Это было в конце 60-х, она читала монологи то ли Бовари, то ли Лекуврер на сцене ВТО в Москве. Все были в восторге, а я то ли ничего не понимала, то ли тогда для меня эти мифы ничего не значили, но даже не помню, как это было. Я только помню рассказ Татьяны Александровны Ермолинской, которая стояла за кулисами в тот день. И перед тем, как открыться занавесу, у Коонен сползла шаль, ее конец упал на пол, Ермолинская подошла к ней и поправила эту шаль, но через секунду Коонен ее сбросила на пол обратно. Это был жест великой актрисы.

– В конце 40-х Камерный театр, в здании которого ныне расположен Московский театр им. Пушкина, по указанию Сталина был закрыт. Существует легенда, что, уходя, Коонен прокляла эту сцену, сказав, что в этих стенах ничего хорошего больше не будет. Говорят, первым, кто преодолел проклятие Коонен, стал Роман Козак. Вы согласны с этим?

– Да нет, это тоже все мифы. И самого проклятия, может быть, и не было. Но даже если оно и было, то все равно в этом театре были прекрасные спектакли – в моем детстве там играла Лилия Гриценко. Вы по молодости не знали, но был великий актер Николай Гриценко, и его сестра Лилия – тоже гениальная актриса. Кстати, одно время в театре Пушкина был фестиваль Таирова и Коонен, и наша «Федра» получила на нем первую премию. У меня до сих пор висит этот бронзовый барельеф Алисы Коонен со шлемом, который ей сделала Экстер.

– Вы не раз говорили, что амплуа трагической актрисы в нашем театре утрачено...

– Да, утрачено. У нас психологическая школа – играются эмоции и чувства, а в древнегреческом театре, как ни странно, чувства нельзя играть, как в опере. Там главное – трагическое мироощущение, даже не мировоззрение, а именно мироощущение, которое приходит с годами. А во-вторых, голос разработанный должен быть – от самого верхнего до самых низов. Вы знаете, когда я смотрела оригинальные тексты Эсхила – их сохранилось несколько страниц всего, – то там слова растягиваются так «а-а-а-а» или «и-и-и-и» на целую строчку. Недаром же древние актеры пели. А потом, жесты, паузы – это очень важно. Это совершенно другая школа, у нас ее нет. У нас если и ставят трагедии, то играют их как драмы с выяснениями современных отношений, а туда нельзя подходить с современной моралью.

– А отсутствие этой школы – это проблема нашего театра или закономерный этап его развития, необходимость времени?

– Нет, наш театр застопорился в своем психологическом развитии. И он теперь немножко в тупике. Так же, как с балетом. Вот вершина, но а дальше… Мы из-за этого потеряли модерн-балет. Так и тут – мы потеряли очень много каких-то поисков – соединение жанров, соединение разных культур в театре. Сейчас начинают наверстывать – приглашают, например, Судзуки, который в своем театре в Японии соединяет Мейерхольда, Шекспира и театр Кабуки. И получаются совершенно уникальные спектакли. Я работаю с греческим режиссером Терзопулосом – он, кстати, родился в деревне, где в свое время родился Еврипид. Эта деревня до сих пор сохранилась, я там была. Так вот его соединение архаики с таким немецким экспрессионизмом, с немецкой отточенностью формы дает неожиданные результаты. И вот это смешение культур в нашем театре мало используется.

– Но ведь любая театральная или кинопостановка – это всегда поиск, удачный или неудачный. Что же Бланк искал в «Смерти Таирова»?

– Они со сценаристом Павлом Финном взялись за восстановление «Принцессы Брамбиллы», хотя на самом деле это был не последний спектакль Таирова. Если бы они эту «Брамбиллу» поставили бы уникально хорошо, как это мог бы сделать Таиров, то на чаше весов была бы эта необыкновенная форма – театральная, яркая, энергичная, и хроника, наша повседневная жизнь. Недаром в фильме все время повторяется, что есть две реальности – реальность театральная и реальность быта. Но мне кажется, «Брамбилла» очень холодной получилась – это намек, зарисовка.

– Вы сыграли в новом фильме Киры Муратовой. Что это за история?

– Это совсем другая история. Там детективный сюжет с обманом и неожиданным поворотом моей роли. Поэтому тут ничего не скажешь, надо обязательно смотреть. Но работать с Кирой Муратовой мне было приятно. Я считаю ее одним из самых интересных наших режиссеров сегодня. Мне посчастливилось с Тарковским работать, с Авербахом. Нет, мне везло в свое время. С Германом, жалко, не получилось – в «Двадцати днях без войны».

– Почему?

– Знаете, это смешно, когда актеры вспоминают: «Если бы…», но сам Герман об этом уже как-то говорил, поэтому и я могу рассказать. Герман пригласил меня на роль Ники, и я сдуру сделала грим Серовой. А поскольку мое лицо – это действительно холст, на нем рисуют все, что угодно, – я действительно стала на нее похожа. А Симонов был автором сценария картины, к тому моменту у него с Серовой были очень сложные отношения. Он ее отовсюду вычеркивал – даже поэтические посвящения в своих последних сборниках. Мы сделали другой грим – короткую прическу, беретик, то, что Гурченко потом взяла, потому что Герману этот образ очень понравился. Но Симонов все равно запретил, он сказал: «Или я, или Демидова». Мне жалко, очень жалко, потому что работа с такими режиссерами – это приятно, несмотря на то, что очень трудно, сложно и нервно.

– Много в вашей жизни было историй, когда вы невольно становились заложницей интриг?

– Как сейчас понимаю – да. Но я в этом смысле слепая. Когда в данный момент что-то происходит – я не вижу. Например, прочитала недавно дневники Золотухина – он абсолютно точно пишет, ничего не выдумывает, он много лет подряд постоянно что-то записывал. Однажды я села с ним рядом, смотрю: он уже пишет – «пришла Демидова, села рядом». Такой акын – что вижу, то пою. Но когда я прочла его мемуары, я подумала: боже мой, это совсем про другой театр, я в нем не работала. Он ведь и про меня что-то написал. И только сейчас, таким «обратным зрением», я начинаю понимать какие-то вещи двадцатилетней, а то и сорокалетней давности.

– Вы считаете свою непрозорливость счастливой чертой?

– Да. Я это называю «жизнь на обочине». Это мне очень помогает в жизни.

– То есть вы бы не стали говорить: «Алиса Коонен – это я?»

– Нет, нет-нет. К тому же мне не повезло, у меня никогда не было своего режиссера. А для актрисы очень важно, когда есть свой режиссер, особенно такого таланта, как Таиров для Коонен или Мейерхольд для Раисы Райх. Это необыкновенное везение. Бывают, конечно, и другие случаи, как Пырьев и Ладынина, он сделал ее великой актрисой, но когда они расстались, он ее уничтожил. Но такого режиссера у меня тоже не было.

– Я знаю, что по первоначальному замыслу Бориса Бланка Таирова должен был сыграть Юрий Любимов. Вы считаете его «своим» режиссером?

– Нет, как и он не стал бы называть меня «своей» актрисой. Хотя последние годы я у него играла главные роли, но это скорее случайность, совпадение. Сыграть с ним в паре в этом фильме мне было бы намного сложнее, но от этого интереснее. У нас ведь с ним такие сложно хорошие отношения. Я перед ним преклоняюсь, но в то же время мы с ним тридцать лет вместе работали – это сложно. Я подумала, что в этом узле отношений выявится что-то, чего нет в сценарии. Но Любимова положили в больницу, к сожалению, а процесс съемок был уже запущен, и роль Таирова сыграл Михаил Козаков, по-моему, очень хорошо сыграл.

– Над чем вы работаете сейчас?

– Сейчас я играю «Гамлета», это моноспектакль. Называется «Гамлет-урок», и там я играю все роли. А потом, сейчас идет год Софокла, и я готовлюсь к выступлениям на театральной олимпиаде, которая проходит в этом году в Греции. Я буду играть спектакль «Монологи Софокла».

Справка «НИ»

Алла ДЕМИДОВА родилась 29 сентября 1936 года в Москве. Окончила экономический факультет МГУ (1960), театральное училище им. Б.Щукина (1964). В 1960–1964 – лаборант Института повышения квалификации при МГУ, играла в студенческом театре университета. С 1964 – актриса Московского театра драмы и комедии на Таганке. В 1993 году создала собственный театр «А», где греческим режиссером Теодором Терзопулосом для актрисы были поставлены спектакли «Квартет» и «Медея-Материал». В кино Алла Демидова дебютировала в 1957 году в картине «Ленинградская симфония». Среди фильмов с ее участием – «Живой труп», «Зеркало», «Легенда о Тиле», «Отец Сергий», «Крейцерова соната», «Стакан воды», «Щит и меч», «Бегство мистера Мак-Кинли», «Вся королевская рать», «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» и многие другие. Алла Демидова – лауреат Государственной премии СССР (1977), народная артистка РСФСР (1984).