Попытка праздника

Выбирая почти четверть века назад название для своего театра, Иосиф Райхельгауз вряд ли мог предполагать, что словосочетание «современная пьеса» станет чем-то похожим одновременно на несуществующую птицу Дронт и на норму ГТО, сдать которую будут строго требовать с каждого российского театра. К чести Райхельгауза надо отметить, что его театр сумел быстро дистанцироваться от размножающихся в геометрической прогрессии «детей лейтенанта Шмидта» – отпочкований «Новой драмы» – и найти собственную нишу, связанную прежде всего с именем и драматургией Евгения Гришковца. Постановка по его «Запискам русского путешественника» стала одним из прорывов «Школы современной пьесы», а сейчас в репертуаре театра – его «Город» и «Дом». В этот раз Гришковец стал соавтором спектакля «Подслушанное, подсмотренное, незаписанное», а также одним из его on-line-участников.

В сюжете «Юбиляр» Альберт Филозов играет… Альберта Филозова, празднующего свое 70-летие на веранде ресторана «Зимний Эрмитаж». Как водится, приглашены знаменитые и страшно востребованные друзья. Как водится, именно в этот день и час у приглашенных масса других обязанностей – концерты, премьеры, самолеты… Все отзванивают юбиляру, и на экране – виноватые знакомые лица – Лии Ахеджаковой, Армена Джигарханяна, Евгения Гришковца, покаянно выдыхающего в трубку: «Забыл! Простите меня, дурака!»

Справедливости ради стоит отметить, что уже после первого звонка схема развития сюжета «Юбиляра» становится кристально ясной. Вплоть до бутылки шампанского и торта со свечками, которые оставшийся в одиночестве юбиляр разделит с посетителями за соседними столиками… Что делать, неожиданные сюжетные повороты и колоритные персонажи никогда не были сильной стороной драматурга Гришковца. Его «фирменным знаком» являются плетущаяся на глазах публики, скрепленная сбоями дыхания говорящего словесная ткань, парадоксальный ход мысли, вязь реплик, как бы случайных, но всегда сплетающихся в прихотливую паутину, в которой запутываются реалии твоего, зрителя, собственного душевного опыта… Мысли автора, а отнюдь не сюжет – двигатели его пьесы.

Рискну предположить, что если бы актеры «Школы современной пьесы» придумывали сюжеты и персонажей, а Гришковец писал их диалоги и монологи, – результат был бы сильнее в разы. Приятно просто представить, как засверкала бы беседа моложавой мамы и ну очень взрослой пассии 19-летнего оболтуса. Как развернулся бы застольный разговор сибирского бизнесмена, индийца-неофита и деляги-переводчика. Сколько можно было бы открыть поворотов и обертонов в трепе трех пожилых мушкетеров, нагулявших в ресторане почти на тысячу долларов. И даже вдохновенный поток вранья девушки по телефону можно было бы сделать не вставным эстрадным номером, но органичной и узнаваемой частью нашего быта.

В «Подсмотренном, подслушанном, незаписанном» какие-то случайные скучные люди говорят на вполне случайные скучные темы. При желании можно, конечно, представить, что эта выстроенная на сцене веранда – микрокосм нашего болтливого и разучившегося слушать общества. И скука на сцене вполне передает резко поскучневшую жизнь вокруг. Но от театра привычно ждать другого – градуса чувств, накала мыслей, сгущения аморфной жизненной материи до художественного образа.

Увы, Евгений Гришковец в последние годы отошел от драматургии, но его место осталось вакантным: никто из все расширяющегося круга «новых драматургов» так и не подхватил лирическую и личную интонацию его текстов. Гришковец писал все время о себе, и целое поколение узнавало свои мысли и чувства в его текстах. Сейчас пишут преимущественно о каких-то дальних и крайне неприятных знакомых, с которыми при всем желании трудно установить хоть какие-то точки соприкосновения. Остается верить, что когда-то ставшая для самого любимого драматурга начала нового века стартовой площадкой «Школа современной пьесы» вернет-таки Гришковца в театр, где его очень не хватает.