Капустник в реакторе

Заказ двух ведомств поручили осуществить дебютанту в кинематографе, но уже известному театральному режиссеру Василию Бархатову. Вместе с кинотеатральным драматургом Максимом Курочкиным они решили не делать то, что в советское время называлось «болты в томате», то есть производственный или пропагандистский фильм. Они не погружались в атомные проблемы, а использовали АЭС как антураж, на фоне которого можно развернуть гораздо более привычное театрализованное действие с любовно-бытовой линией. Впрочем, линию эту прочертили на скорую руку: выдумали молодого ученого-атомщика из семьи, где все до третьего колена имели ту же профессию. В моменты научных размышлений из него для прикола высыпаются на экран обрывки формул, тогда как его подругу интересует нечто другое. Ученые-атомщики, правда, работают на ускорителях элементарных частиц, а не на атомных станциях, но кто же обращает внимание на подобные мелочи?

С театром поступили еще проще – внедрили на АЭС приезжего режиссера (Денис Суханов) и поручили ему постановку пьесы силами местных самодеятельных исполнителей. Коллизия, связанная с постановкой, судя по всему, взята авторами из непосредственного опыта: режиссер вместо ожидаемых начальством бравурных «болтов» готовит абсурдистское действо с апокалипсическими мотивами («Он за что не берется – все Апокалипсис выходит», – проницательно замечает один из персонажей). Начальник станции морщится, но принимает спектакль с той же миной, с какой, надо полагать, заказчики из «Росатома» принимали фильм «Атомный Иван».

Есть в этом спектакле и другая невольная параллель с фильмом. Герой Суханова рассказывает своим актерам о так называемой четвертой стене – о воображаемом прозрачном барьере, отделяющем сцену от зрительного зала и препятствующем артистам играть на публику. С другой стороны, действие разыгрываемой пьесы происходит на АЭС, и ее персонажи появляются либо в скафандрообразных костюмах, либо завернутыми в полиэтиленовую пленку, которая хочешь не хочешь символизирует их изолированность друг от друга и от внешнего мира. Хоровод ряженых вместе с символическим беспределом создают такую дистанцию между героями и публикой, что не одному человеку в зале приходит в голову, будто киноэкран – нечто вроде стеклянной стенки аквапарка, сквозь которую кинозрители наблюдают за обитателями морских глубин. Этому впечатлению способствует и сам атомный Иван в исполнении Григория Добрыгина, который убедительно показывает всем желающим рыбью морду и в принципе подходит на классическую для кино роль «психованного физика». Другое дело, что «Росатом» при всем своем эстетическом либерализме едва ли позволил бы авторам фильма запустить безумца в атомный реактор и разыграть в нем сюжет бондианы. Вместо этого к «Атомному Ивану» подверстан колоризованный фрагмент из классического советского фильма о физиках-ядерщиках – «Девять дней одного года» Михаила Ромма, – где главные роли сыграли два самых интеллигентных актера советского кино – Баталов и Смоктуновский. Фрагмент, естественно, не лучший. Иначе слишком невыгодным был бы контраст между тогдашним и нынешним фильмами, между действительными человеческими страстями и невинным фиглярством.