Актриса Анна Синякина

– Анна, в новом спектакле Лаборатории Дмитрия Крымова «Своими словами. Евгений Онегин» вы играете Татьяну. Выбор произведения для детского спектакля был для вас неожиданным?

– Мы изначально планировали сделать спектакль для детей. Но нам хотелось взрослого и откровенного разговора, без скидок на возраст. При этом для нас очень важно было заинтересовать, увлечь маленького человека. Чтоб, посмотрев наш спектакль, он потом прочитал и увидел в этом произведении что-то свое и понял, что можно вообще смотреть на вещи не только так, как тебе сказали, а по-другому, по-своему.

– А почему именно «Евгений Онегин»?

– На самом деле нам было предложено обратиться ко всей мировой литературе и выбрать столько произведений, сколько захочется. А потом подумать, что интересно нам и что интересно было бы рассказать молодому человеку. Все участники этого спектакля – четыре актера, художник и режиссер – принесли списки и зачитали друг другу. Сначала у нас набралось где-то штук шестьдесят произведений! Дальше выбирали голосованием. Потом остановились, примерно на двенадцати, и даже думали, что получится в одном спектакле пересказать несколько произведений. Но потом поняли, что каждую вещь надо брать отдельно. Надо было понять, как мы это будем делать, поэтому какое-то время мы думали, каким способом, ведь и способы должны быть разные. Где-то пересказ, где-то показ, где-то, может быть, еще что-то. Первым выбрали как раз «Евгения Онегина».

– Какие еще произведения были в списке?

– Этот список и сейчас существует, поскольку запланирован своего рода абонемент детских спектаклей, и даже в афише уже перечислено, что будет дальше. Хотя этот список периодически немножко меняется. Важно же еще придумать способ, которым это рассказать. В списке было еще много всего: несколько произведений Достоевского, Чехова, Толстого, была «Война и мир», «Идиот»…

– Сейчас известно о «Мертвых душах» Гоголя, «Острове «Сахалин» и «Капитале» Маркса… Но вы говорите, что список еще не закрыт и может быть продолжен?

– Там видно будет. «Онегин» – первый, экспериментальный спектакль. Посмотрим, как он будет восприниматься детьми, потому что он все-таки получился довольно взрослый.

– А как реагируют дети?

– На первые спектакли кто-то, видимо, из своих приводил даже пятилетних детей. Мы сначала думали, что можем «сильно пролететь», но в одной из сцен, когда предлагается зрителям выйти на сцену, – пятилетняя девочка попала в эту группу. В какой-то момент она закрыла лицо руками, и мы испугались, что она заплакала от страха, но, когда она убрала ладони, оказалось, что она хохочет, не может остановиться: ей предложили сыграть «Жучку на салазках», и она просто счастлива. Так что все-таки получилось сделать детский спектакль. Наверное, ребенку не все будет понятно настолько, насколько это понятно взрослому, поскольку там очень серьезные темы затрагиваются. Но, может быть, какие-то вопросы, на которые мы здесь не ответили, он сможет сам задать своим родителям.

– Как придумывалась сцена письма Татьяны, с этими перьями в руках и ногах?

– Все придумывалось постепенно. Сначала мы подумали, что, может быть, у нее все съедобное, включая перья, и пытались вырезать перья из длинного сельдерея, чтобы в конце это можно было по-настоящему съесть, и даже приносили какие-то «пирожки-чернильницы», как те, которые Ленин ел в целях конспирации. Но это «не улеглось», и нашелся другой вариант. Это произошло буквально за два спектакля до премьеры.

– У вас всегда спектакли готовятся так: все собираются и вместе решают, что и как будет происходить на сцене?

– Раньше всегда было так.

– А иногда режиссер предлагает актерам уже готовое решение?

– Я не очень понимаю, что такое «готовое решение», поскольку я никогда не участвовала ни в чем, где бы было предложено совсем готовое решение, и чтобы от него никогда не отклонялись. Это очень плохо, если во время репетиции ничего нового не находится и не делается сообща. Мне кажется, что всегда должно оставаться живое движение.

Я очень люблю процесс репетиций и придумывания. Может быть, даже больше, чем потом годами это играть. Ведь через какое-то время после выпуска ты, выходя на сцену, чувствуешь, что уже все сказал, что тебе хотелось сказать этим спектаклем, и сделал это очень много раз, и чувствуешь себя высказавшимся, и даже странно повторять это еще и еще. Поэтому пробуешь найти еще что-то новое. Это естественно, ведь мы ходим по одной и той же тропинке. И чтобы по ней было интересно ходить, надо, чтоб сменялись лето, зима, осень, чтобы «росли то грибы, то помидоры», чтобы ты сам находил что-то новое и чтобы ты сам этому удивлялся и радовался. Только тогда это будет интересно и зрителю. Для меня очень важно, чтобы спектакль оставался живым.

– Дмитрий Крымов не возражает, если вдруг в процессе спектакля, который много лет идет, вы вдруг пробуете сделать что-то по-другому?

– Дмитрий Анатольевич иногда не знает, а иногда, когда он видит, что происходит что-то такое, о чем он не знал, но ему это нравится, он просто очень радуется этому. А если вдруг он видит, что что-то пошло совсем не так, как надо, он очень сильно сердится. У него такой подход: все хорошее – ты делай, а все плохое – не надо. Если спектакль идет много лет, у нас обычно не бывает репетиций, репетируем репертуарные вещи, только если на каком-то спектакле все развалилось: свет не включился, сцена проломилась и т.д. Придумав что-то, я пробую это прямо на зрителях и, конечно, иногда бывают неудачи, а иногда большие успехи, которые радуют и моих партнеров, и зрителей, и режиссера.

– Это происходит в спектакле «Торги»?

– Лучше бы во всех и всегда, но иногда, честно, не хватает сил и внимания. Естественно, когда возникает новая постановка, ты туда вкладываешь силы, а старым спектаклям иногда остается то, что остается. Просто стараешься держать тот уровень, который был. У нас же репертуарный театр.

– В Лаборатории Крымова вы все между собой не только коллеги, но и друзья?

– Со всеми по-разному. С кем-то ты с самого первого спектакля и уже десять лет вместе. За это время столько всего произошло. Если вы когда-нибудь с кем-то были десять лет, то вы знаете, чем может быть полон этот период, какими радостями, горестями и всем-всем на свете. С кем-то совсем новеньким, только пришедшим совершенно другие отношения, иногда их просто нет.

– Некоторые спектакли, к сожалению, ушли из репертуара театра. Например, замечательная платоновская «Корова»…

– Это часто связано с техническими возможностями театра, и в частности с площадкой. У нас один большой зал, и все постановки с трудом помещаются. Появляются новые спектакли, и естественно, хочется играть их, а на старые и времени остается меньше, и режиссерских и актерских сил, и фантазии.

– Еще мне очень жаль, что не идет в Музыкальном театре имени Станиславского опера «Холст. Масло. Смешанная техника».

– Это уже совсем не от нас зависело. Это был Малый зал театра, где идут и работы студентов Александра Борисовича Тителя, и какие-то пробы новых режиссеров. На самом деле у нас был очень сложный спектакль для оперного театра, технически сложный. Чего стоит только поставить аквариум, в который ныряет певица. Кстати, далеко не каждая певица нырнет... Технического оснащения было очень много, и, конечно, для театральных служб это было очень непросто…

– У вас, если я не ошибаюсь, мама работает в Театре Станиславского. Она как отнеслась к этому спектаклю?

– Она ходит на каждый спектакль, в котором я участвую. Сначала она была шокирована и тем, что я в «Шостаковиче» летаю на высоте нескольких метров, и тем, что я хожу на ходулях в «Тарарабумбии», и что ныряю в гуашь головой в «Демоне»… А потом прихожу домой, и все – и потолок, и ванна – разноцветное, и в том числе все полотенца. Мама сначала была всем этим шокирована, а потом поняла и привыкла к тому, что ее дочь занимается вот таким искусством. Так что аквариум для нее был уже абсолютно нормальным явлением, а к моему полету на лонже – это был уже мой четвертый полет – она уже спокойно относилась. Каждый раз, когда я участвую в каком-то музыкальном спектакле, тем более если это опера, она очень радуется. Она вообще считает, что я должна быть профессиональной оперной певицей, а не актрисой. Поэтому ее очень радует, когда я пою. Даже можно и в аквариуме…

– Много приходится готовиться, заниматься именно вокалом?

– Это зависит от сложности произведения. К этой современной опере я готовилась очень долго, приходила в форму и занималась каждый день несколько месяцев. У меня ведь первое образование – актриса музыкального театра, в Гнесинке раньше был такой факультет. У нас на выпуске были опера, драматический спектакль и мюзикл. Я очень много пела академической музыки, и Штрауса, и Моцарта. На выпуске у нас был спектакль «Моцарт – директор театра», я пела мадам Герц. Опера Моцарта «Директор театра» – это классическое название его оперы. Если не ошибаюсь, была написана для конкурса между ним и Сальери. У меня есть навыки, я профессионально этим занималась, но, естественно, когда ты больше внимания уделяешь другому театру и приходит такой материал, как современная опера, «впрыгнуть» в него за две репетиции невозможно. Нужно потратить на это большое количество сил и времени, и, естественно, нужен педагог хороший.

– В театре есть педагог?

– Педагога нет. У нас в театре в большинстве случаев не предполагается исполнение артистами сложной музыки. Здесь для этого в основном берут оперных певцов, когда требуется. Мне очень жалко, и я несколько раз просила, чтобы на это обратили внимание, но сейчас вообще с финансами сложно. Поэтому, к сожалению, за все время моей работы взять хорошего педагога или хотя бы брать его из Консерватории или Института Гнесиных на время выпуска спектакля, оказалось сложно. И это чаще приходится делать самостоятельно.

– Сейчас не занимаетесь вокалом?

– Когда мне это необходимо, я хожу к педагогу. Например, когда мы делали спектакль «Опус № 7», музыку писал Александр Бакши. Его жена, Людмила Семеновна, его помощник во всем, приходила, помогала разучивать. Она занималась с теми, у кого была необходимость петь большие произведения. Сейчас я не могу сказать, что часто появляются какие-то работы, где это необходимо.

– Хотелось бы, чтобы это происходило чаще?

– Конечно, не хочется «сидеть» на том, что ты уже умеешь, а хочется все-таки делать что-то новое. Возвращаясь, к разговору о постановке «Онегина», хочу сказать, что, может быть, я решила, что хочу быть таким персонажем, и придумала его таким, потому что прежде у меня никогда не было такой возможности. Я была ограничена материалом, тем, что мой персонаж должен был быть юным, а чаще всего и очень юным, слишком юным. А тут можно было придумать не только юную Таню, но и взрослую, умудренную жизнью женщину. Мне нравится играть то, что я придумала, я рада этой возможности. Если бы такие возможности были и в вокале, и в каких-то пластических, «движенческих», танцевальных моментах, я была бы этому очень рада.

– С танцевальной лабораторией Мишина кроме «Тарабумбии» больше нигде не сотрудничаете?

– Мы как-то привыкли все оставаться в своей компании. Это тоже очень ценно и важно, мне кажется. Хотелось бы, чтобы все это развивалось в твоем доме, в который ты много лет вкладываешь свои силы.

– Ваша роль в фильме «Ворошиловский стрелок» всем запомнилась. А сейчас у вас есть какие-то кинопроекты?

– Я не могу сказать, что нет, поскольку кое-что находится в работе, но там периодически заканчиваются деньги… Я не очень люблю говорить о том, что пока не вышло, потому что у меня есть три работы, которые уже лет шесть так никуда и не вышли. Но я надеюсь, что, может быть, все это выйдет сразу.

– Какие события в мире искусства за последнее время оставили самое сильное впечатление?

– Из последнего это спектакли Чеховского фестиваля. Я посмотрела довольно много, но, наверное, самый понравившийся – это спектакль внука Чаплина Джеймса Тьерре. А вообще, люблю слушать музыку и хожу на все, на что удается. На все скрипичные и фортепианные концерты в Консерваторию, в Зал Чайковского, иногда даже просто на какие-то студенческие работы, курсовые или дипломные, если удается туда попасть. Естественно, много слушаю музыку в Интернете. А недавно впервые увидела записи, как играет Глен Гульд! Я его, конечно, слышала, но недавно впервые увидела. И, глядя на него, мне стало очень тепло и радостно.

– Если просто помечтать, то какую бы вы еще роль хотели сыграть?

– Интересно узнать о себе новое, узнать, что ты можешь еще. Надо «и на лыжах кататься, и плавать», иначе окажется, что «на лыжах ты ездишь хорошо, а как цветы пахнут, что такое вода, как в ней плавать, что такое ехать в автобусе», ты никогда не узнаешь. Мне интересно разное.

СПРАВКА «НИ»