Posted 7 октября 2004,, 20:00
Published 7 октября 2004,, 20:00
Modified 8 марта, 09:44
Updated 8 марта, 09:44
Культурная эволюция
– Владислав, у вас в коридоре интересная бумажка висит на доске объявлений: «Для зняття стресу». Всем, у кого стресс, предлагается биться об нее головой. Это вы с Украины привезли?
– Нет, это сегодня кто-то пошутил. С Украины я вернулся три года назад. Эта бумажка просто не провисела бы столько. И какой еще стресс? Людей надо беречь. Видели – плакатик не помят, ни одного прикосновения. Если серьезно, то сосредоточенная работа каждого сотрудника в отсутствие истерик и интриг – важнейшее условие эффективной работы редакции.
– Три года назад вы пришли на канал «Культура» и тогда сказали, что новости культуры – это деликатес, это в определенном смысле витамин. За прошедшее время вы укрепились в этом мнении?
– Укрепился. Новости культуры укрепляют и развивают, «Новости культуры» – это рассказ о том, как у людей рождаются идеи. В отличие от других новостей на телевидении, которые предъявляют вам жизнь как данность.
– То есть вы за три года работы здесь в целом стали здоровее?
– Пожалуй, да. Стал увереннее, спокойнее. Стал иначе относиться к жизни. Увидел жизнь другой – многогранной и многокрасочной.
– Для вас работа на «Культуре» – это освоение нового пласта в профессии или возможность отсидеться до лучших времен? А потом вернуться в общественно-политическую журналистику?
– Глупо ставить перед собой задачу отсидеться. Времена не возвращаются через пару-тройку сезонов. Целая жизнь может пройти. Именно столько я и готов работать на «Культуре».
– Цветные листы бумаги, которые вы используете в программе, – это фенька, антураж или на них действительно напечатаны новости? Это вы сами придумали?
– Да, придумал сам. И на листках «микрофонной папки» действительно напечатаны тексты, звучащие в эфире. Почему бы и нет? Богатство красок украшает любую телевизионную программу. А еще это была проверка связи. Когда мы стали использовать в студии цветные листки, они вскоре появились в других программах. В программе «Время» – голубые. Вывод: связь существует.
– А цвет ваших листов определяется настроением?
– Да не относитесь к этому так серьезно. Есть вещи поважнее. Цвет студии, цвет костюма – вот вам и ориентиры.
– Двадцатиминутные новости для профессионала вашего уровня, мне кажется, это маловато. Нет задумки собственной авторской программы или вас вполне устраивает то, чем вы занимаетесь сейчас?
– Спасибо за высокую оценку моего уровня, но не переоценивайте моих амбиций. Если на телевидении каждый будет делать честно и хорошо только то, что он умеет делать честно и хорошо, оно, ей-Богу, станет лучше. Скакание, мелькание, суета в эфире, нынче здесь, а завтра там – это создает лишь иллюзию развития современного телевидения. Развитие телевидения, на мой взгляд, лежит в содержательной плоскости – чтобы соответствовать времени и жизни, в речевой – хорошо говорить сегодня умеют единицы, и в плоскости формальных поисков, визуальных технологий, эстетики в конце концов. Как-то забыли о том, что ТВ – это богатая и самая широко распространяемая картинка в мире. Хорошо бы о ней позаботиться. Работать в этом направлении я бы не отказался. Но все же меня очень интересует, захватывает и волнует то, чем я занимаюсь сейчас.
– «Культуру» часто упрекают в том, что это канал столичной тусовки. Где не всегда хватает времени и места рассказать о том, что происходит с культурой провинции. Вы с этим согласны?
– Есть такой недостаток. Но все-таки наиболее заметные культурные проекты представлены, как правило, в Москве и в Питере. Но есть и другая тенденция – столичные деятели культуры в последнее время активно вывозят в провинцию свои проекты, и мы с удовольствием рассказываем об этом.
– Например?
– Например, Российский национальный оркестр проплыл недавно по Волге и дал множество концертов. В Иркутске Денис Мацуев организовал крупный фестиваль – сплошные аншлаги. Вообще, множество фестивалей и кино, и музыкальных проводятся сегодня далеко от Москвы, и туда отправляются наши корреспонденты. Провинциальные театры и оркестры регулярно выступают в Москве – мы рассказываем и об этом. У ВГТРК единая корсеть, корреспонденты в провинции чрезвычайно загружены, до сюжетов о культуре добираются с трудом.
– Так сказать, по остаточному принципу?
– Ну, это звучит слишком уж мрачно, очень по-советски. Да, проблема есть. Она усугубляется еще и тем, что информационные агентства тоже дают из провинции очень скудную информацию неполитического характера. Это затрудняет наш поиск тем.
– А у вас лично какие взаимоотношения с культурой? Вы, может быть, пишете романы или симфонии сочиняете?
– Мои личные интимные взаимоотношения с культурой – это фотографирование. Вот на стене – результат.
– И ни на одной фотографии нет человека – сплошь архитектура. Это принципиальное решение – не снимать людей?
– Да. Мне очень трудно сказать что-либо о человеке своим фото. Раскрыть личность моментальным снимком невозможно. Человек раскрывается в личном, долговременном общении. Ну, получится некий образ. А образ – не человек. Не стоит превращать человека в Эйфелеву башню. Короче, не снимаю людей из уважения к ним.
– Говорят, вы на гитаре неплохо играете…
– Давным-давно, в 16 лет, играл на академической шестиструнной гитаре, недурно играл, но забросил. Жизнь стала делать крутые повороты. Три года в армии, а там как-то не до гитары было.
– Во флоте служили?
– Да, во Владивостоке, в частях морского обеспечения. В походы не ходил. Уже тогда хорошо фотографировал, и это почти стало моей военной специальностью. Так что служил верой и правдой одновременно и Вооруженным силам, и искусству.
– Дембельские альбомы оформляли?
– А как же без этого?!
– Так, может быть, суровые лица сослуживцев – «материал» своеобразный – и отбили охоту снимать людей?
– Ну, может быть. Я, кстати, после армии забросил фотографию на долгие годы. И всерьез вернулся к ней, только когда пришел на телеканал «Культура».
– «Культуру» можно сравнить с франко-германским каналом ARTE?
– В принципе можно. Но новости у нас на канале все равно уникальны. На ARTE новости общего плана, содержат политику, и по этой причине им можно предпочесть любые другие. По крайней мере так было пару лет назад, когда я подробно изучал эфир ARTE. Наши новости заведомо предпочтительны, и наш зритель не случаен.
– В стране постоянно случаются какие-то события острые, трагичные, необычные. Не возникает у вас по старой репортерской привычке желания на такое событие поехать, увидеть своими глазами, снять сюжет?
– Мы же договорились: каждый занимается своим делом. Так лучше – и для телевидения, и для его зрителя. Численность репортерского корпуса вовсе не гарантирует качества освещения событий, а количество точек зрения вовсе не безгранично. Глубоко разбираться в природе трагических событий, тонко владеть методикой и инструментами журналистского мастерства – вот что, на мой взгляд, необходимо репортеру. И он не должен отвлекаться. А я немного отвлекся… Да, я три года проработал на Ближнем Востоке, досконально знаю, что такое террор, откуда берется и чем может закончиться. Но сегодня не часто высказываюсь на этот счет. И тем более не бросаюсь ехать туда, где уже познали лихо мои коллеги. Если брошусь, то уже не вернусь.
– Все-таки нельзя не спросить о терроре, хотя вы и сказали, что вам об этом не хочется говорить. Но вы ведь знаете проблему изнутри. Как работают на терактах журналисты в Израиле? Какие ограничения есть у них?
– Не спешите сравнивать. Любое сравнение, как известно, хромает, а сравнение израильского и российского опыта в борьбе с террором будет хромать особенно заметно. Различна тактика террористов. По улице израильского города никогда не проедет грузовик с тремя десятками террористов. Не только потому, что всюду на дорогах блокпосты с неподкупными офицерами. У каждого второго прохожего «беретта» за брючным ремнем. При этом полностью исключена вероятность немотивированного применения гражданами оружия. У нас ведь это невозможно. Палестинские экстремисты предпочитают мгновенный акт, взрыв. Журналистов допускают к месту взрыва только после окончания работы взрывотехников. С прессой спецслужбы, надо признать, вели себя жестко. Важно еще и то, что журналистов в Израиле ничему не надо учить, Израиль полвека живет бок о бок с террором, террор – часть жизни, и поэтому, с одной стороны, каждый знает, как себя вести, а с другой, нет нужды что-то специально скрывать.
– Что из израильского опыта может пригодиться нам?
– Мозги простых граждан могли бы нам пригодиться. Я подозреваю, что наши спецслужбы знают и могут не меньше израильских. Но не только спецслужбы обеспечивают защиту от террора. В Израиле защиту от террора обеспечивают мозги водителя автобуса, который в 95-м году в двух кварталах от нашего корпункта закрыл двери перед самым носом человека, потому что тот показался ему подозрительным. Это был шахид, внешне ничем себя не выдававший. Я увидел его разорванного надвое в неприметном спортивном костюмчике. Но вот водителю физиономия его не понравилась. Он закрыл двери и успел отъехать на несколько метров. Ни одной жертвы. Только порезы осколками стекла. Поймите, войну с террором невозможно вести по классическим правилам поединка. Террор как див из восточной сказки: «Здесь и не здесь, везде и нигде, в сыпучем песке и текучей воде». Ни российская «Альфа», ни израильский «Голани», ни моя милиция, ни моя полиция не могут гарантировать полную победу над террором. Хотя обмен опытом – вещь полезная.
– Говорят, израильское общество глубоко психологически больное, потому что невозможно жить с постоянной угрозой собственной жизни, в состоянии бесконечного стресса. Вы с этим согласны? И, что же, нам теперь это тоже грозит?
– Израильское общество не болеет. Оно умеет перестраиваться, «менять порядки», как военные говорят на марше. Оно лучше организовано. В более или менее мирные периоды течет обычная жизнь – с дебатами и склоками в парламенте, с дикими, между прочим, этническими проблемами. Но едва грянет беда – общество мгновенно превращается в монолит. У них это уже в крови, на генетическом, наверное, уровне. Вы не забывайте, Израиль формально находится в состоянии войны с тремя десятками государств.
– Владислав, вы работали в разных странах и программах, начинали в знаменитой «Телевизионной службе новостей», ТСН. О каком месте самые приятные воспоминания?
– Началась профессия новостийщика в программе «Время» – действительно самой знаменитой. Большую часть телевизионной жизни посвятил родной программе «Вести» – самой влиятельной. Каждая программа – в чем-то самая-самая… И программа «Новости культуры» – тоже самая благородная. ТСН образца 90-го года родилась в недрах «Времени», и я трудился репортером в Верховном Совете СССР на два фронта: версия для «Времени» – версия для ТСН, для дня сегодняшнего – и для дня завтрашнего.
– Сегодня свободное время у вас на театр, на чтение остается?
– Да. Мой первый эфир в пять вечера, когда на Дальнем Востоке полночь. Второй – когда полночь в Москве. Примерно половину каждого вечера и два выходных я использую для того, чтобы видеть и слышать все, необходимое для программы. Читать стараюсь то, что нашумело. В театрах – премьеры, в кино – отечественные фильмы. Из последнего, что посмотрел, – главные премьеры сезона: «Ночной дозор», «О любви», «Папа», «Водитель для Веры», «Свои».
Справка «НИ»
Владислав ФЛЯРКОВСКИЙ родился в 1958 году в Баку. Окончил факультет журналистики МГУ. На телевидении с 1987 года. Работал в программах: «Мир и молодежь», «12-й этаж», «Взгляд», «Время» (ОРТ). На Российском телевидении вел программы «Вести» и «Подробности», был собственным корреспондентом на Ближнем Востоке. Работал ведущим аналитической программы «Неделя» (ТВЦ), ведущим программы «Новости» на русском языке (ICTV, Киев). С 2001 года – руководитель студии «Новости культуры», ведущий программы «Новости культуры в полночь» телеканала «Культура».