Последний могиканин

Всесоюзную известность Донатасу Банионису принесли его роли в фильмах Жалакявичюса, Тарковского, Швейцера. Любители же театра из разных уголков СССР с конца 1940-х годов упрямо ездили в небольшой литовский городок Паневежис, чтобы посмотреть спектакли Юозаса Мильтиниса c участием Баниониса. Верность своему театру, своему режиссеру, своей супруге – артист сохранил до конца своей долгой жизни. Родившись на территории, как тогда говорили, «буржуазной Литвы» в семье портного, Банионис не слишком откровенничал в советские времена. Только в 1990-е годы стало безопасным рассказать об отце, уезжавшем в Бразилию и высланном оттуда за революционную деятельность. О том, как незадолго до собственной свадьбы его вызвали в высокий партийный кабинет и объяснили, что, беря в жены дочь «врага народа» Ону Конкулявичюте, он делает ошибочный шаг, который непременно отразится на его артистической карьере. Или о том, как худрук Паневежского театра Мильтинис приехал незадолго до войны из Парижа – создавать на родине авангардный театр. Ученик Шарля Дюллена, друг Барро, Рено, Пикассо, Вилара, Юозас Мильтинис, как и многие западные интеллектуалы, придерживался левых взглядов и поздно понял, заложником каких политических игр стал.

Мильтинису было тридцать лет, когда он набрал труппу из 16–17-летних мальчишек без всякого театрального образования и начал их учить с азов (за всю свою жизнь он не принял в театр ни одного профессионального актера, ни одного выпускника консерватории или театральной школы; только учеников, прошедших его студию). 1 июня 1941 года в его труппу был принят 17-летний Донатас Банионис, бывший ученик ремесленной школы. Через три недели в Паневежис вошли немцы. Но театр не закрыли, как не закрыли его позже и советские войска.

В 1948 году состоялись первые гастроли Паневежского театра в Москве и Ленинграде. В 1954-м Мильтинис был изгнан из театра «за космополитизм» и приезжал в течение пяти лет в театр тайно, а репетируемые им спектакли выходили без его имени в афише. Потом его вернули (сыграла роль поддержка Натальи Крымовой, писавшей о Паневежском чуде на страницах журнала «Театр»).

Как вспоминал Банионис, «для Мильтиниса самым главным было не твое ремесло, не твоя профессия, а ты сам, твоя личность. Поскольку в актерской профессии, как ни в какой другой, в создаваемом образе виден его создатель. Тебе некуда спрятаться. Так или иначе, ты, твой внутренний мир присутствуют в сыгранных тобой ролях».

Объем личности исполнителя, его сложная кристаллическая структура характера, соединение гибкости и стойкости – все это просвечивало в таких разных ролях, как Вайткус в «Никто не хотел умирать» и Константин Иванович Ладейников в «Мертвом сезоне», Крис Кельвин в «Солярисе» и Виктор Юозович Шеркнис в «Командире счастливой «Щуки»», Мак-Кинли в «Бегстве мистера Мак-Кинли» и Ниро Вульф в «Ниро Вульф и Арчи Гудвин»...

Впрочем, сам Банионис к себе-актеру относился строго: «Я сыграл в театре чуть больше ста ролей, из них, дай бог, десяток хороших. А в кино – около пятидесяти, и из них хороших пять-шесть».

Мое первое интервью с ним получилось случайно – в пути на кинофестиваль сломался автобус. Выезжали в спешке, никто ни с кем не успел познакомиться. И, выйдя из автобуса, я наметила себе пустую скамеечку у забора. Вскоре подсел очень немолодой мужчина, чьи черты были в темноте плохо различимы. После нескольких дежурных фраз об автосервисе и русских дорогах, мы перескочили на последние театральные премьеры, потом был упомянут театральный фестиваль «Балтийский дом»... А потом полетели искры, потому что наши представления об иерархии режиссерских имен в литовском театре решительно не совпадали, но отстаивать свою точку зрения оба были готовы до последнего. Подходя к автобусу, я услышала переговоры организаторов, встревоженных исчезновением Баниониса, и только тогда осознала, кто был мой собеседник...

Резкое расхождение мнений, впрочем, никак на отношениях не отразилось. Уже на следующее утро Банионис предложил продолжить разговор о театре, а я предложила достать диктофон (интервью вошло в книгу «Режиссерский театр», выпуск 2).

В Литве, ставшей независимой и демократической, не очень любят вспоминать о светлых моментах советского прошлого, а Банионис сам был таким живым напоминанием. И не хотел подстраиваться под новые веяния.

Когда мы сталкивались на разных фестивалях, он легко «впрыгивал» в ту, давнюю беседу, не столько стремясь переубедить меня, сколько проверяя свои, выношенные и жизнью оплаченные взгляды: «Никогда еще театр не подходил так близко к цирку, как сейчас. Что ж, если это нравится, если это нужно, пусть будет. И только старый дурак Банионис что-то переживает и повторяет, что в театре все равно важны «слова, слова, слова...» Мы находимся в конце великой театральной эпохи. Уходят ее последние могикане. Стрелер, Гротовский, а еще раньше – Эфрос, Товстоногов».

Теперь, на 91-м году, ушел и он. Сейчас, верно, общается с теми, любимыми и родными, по которым так сильно тосковал в последние годы...