Борьба носорога

Еще совсем недавно казалось, что идеи и герои 60-х годов ушли в безвозвратное прошлое. В поисках своего места в стремительно меняющемся мире наши соотечественники мало были расположены к размышлениям о противостоянии общества и индивидуума. Какое там сплоченное общество, если все рушится и летит в тартарары. Какие там рефлексии о том, присоединяться или нет, когда надо работать всеми конечностями, чтобы выплыть в хаосе разыгравшихся стихий. Но странная закономерность: как только в наше общество пришло подобие всерьез и надолго устанавливаемого порядка, как герои культовых произведений шестидесятых снова оказались востребованными. И вот в самом начале этого года на сцене «Ленкома» появляется постановка по культовому роману Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом», где главный герой – бузотер, пьяница и бабник – борется с порядками в психбольнице. А в театре «У Никитских ворот» Марк Розовский ставит пьесу-притчу Эжена Ионеско о том, как целый город предпочел «носорожье» существование человеческому. И только один горожанин, тихий застенчивый алкоголик Беранже, сохранил облик и душу человека. И в постановке «Ленкома», и в постановке Розовского идеи бунтарства, идеи противостояния личности общественному диктату лишаются и пафоса, и победоносности. Макмерфи из романа Кена Кизи и Беранже из пьесы Ионеско не столько сражаются, сколько отказываются подчиняться насилию.

Как всякая притча, пьеса Ионеско поддается самым разным трактовкам: тут и антифашистские идеи, и антитоталитарные, и протест против буржуазности. Поскольку, где найти более устойчивое, надежное и никем непоколебимое существо, чем носорог. Носорожье существование «удобно, выгодно, надежно» (кажется, так звучал призыв «хранить деньги в сберкассе»). И найти разумные резоны против «оносороживания» невозможно. Только что-то там, в таинственной глубине души, вопит «не хочу» – и все тут.

Марк Розовский любовно снабжает своего Беранже целой армадой бутылок, бутылищ и бутылочек, к которым тот регулярно прикладывается. Юрий Голубцов очень детально показывает и состояние привычного похмелья, когда руки чуть дрожат, мучает икота, а к стакану тянет неудержимо. И блаженство после принятия долгожданной рюмки.

Первый русский абсурдист Марк Розовский трогательно верен пристрастиям молодости. И в этом смысле выбор Ионеско для него органичен и закономерен. И само решение спектакля: театрально-условные костюмы, откровенно утрированные приемы игры – все это не раз демонстрировалось на этой сцене, знакомо, привычно, но не раздражает.

Как опять вошла в обиход мода 70-х, так и театральные приемы Розовского вполне вписались в день сегодняшний. Более уязвимы «сценические новации». Так, сам момент превращения людей в носорогов решен в лучших традициях триллеров, когда человеческое тело корежится, дергается и из него вылезает какая-нибудь тварь. Но то, что весьма убедительно выглядит в кино, на сцене теряет правдоподобие. И ряд сцен-превращений оборачивается гимнастическими этюдами разной степени пластической выразительности.

Однако главное превращение претерпевает собственно посыл пьесы. Герой Ионеско, оставшись в одиночестве, окруженный толпой ревущих носорогов, произносит пафосное: «Я буду бороться!» У сегодняшнего героя сил на борьбу уже не остается. Сакраментальную фразу он произносит, сидя на полу, посасывая из бутылки коньяк. Все игры кончены, надежды не осталось. И бутылка в руках оказывается единственным средством спасения. «Если не можешь противостоять злу, хотя бы отойди от него» – эта мораль спектакля оказалась весьма актуальной сегодня.