В плену у подсознания

«Аида» – опера пышная и величественная, прямо-таки провоцирующая на создание спектакля помпезного и обремененного историческими деталями. Написана она была по заказу хедива Египта, в связи с открытием Суэцкого канала. В основу либретто лег сюжет, схематично набросанный египтологом Мариттом Би.

Оперная труппа, на афише которой не значилась бы «Аида», – большая редкость Просторы для режиссерских амбиций – любовный треугольник, социальное неравенство – обширны, но нередко тонут в экзальтации и банальности.

Если бы «Аида» в интерпретации Паски была живописным полотном или арт-объектом, ее стоило бы поместить в музей современного искусства. На стыке десятилетий, утомивших концепциями, запетая «до дыр» великая опера вдруг сбросила груз прошлого и зазвучала в русле современного миропонимания. Квадратный помост, обрамленный стеклянной светящейся дорогой, «навес» из вертикальных светодиодных трубок, скамейки, на которых во время действия находился хор, выглядят громадной инсталляцией. Художественно полноценной и психологически насыщенной.

Фараон, начальник дворцовой стражи, эфиопская царевна, верховный жрец – так и остались собою, никаких тебе исторических вольностей, но время исчезло, а пространство потеряло границы. Герои – вполне рельефны и материальны, но истинное действие кажется незримым. Постоянное присутствие на подмостках (действующие лица не покидают площадку) и детальная четкость передвижений создают ощущение непрерывных внутренних монологов, из которых персонажи в нужный момент «выдергиваются» невидимым кукловодом и выражают свои чувства друг другу или собравшейся публике. Выражают, в смысле озвучивают. Но лишь только ария, дуэт или ансамбль заканчиваются – герой вновь «ныряет» в подсознание.

Происходящие прямо на сцене переодевания актеров усиливают условность. Зритель словно становится участником некоего маскарада, где лица открыты, но внутренняя подоплека происходящего скрыта.

Аида (Виктория Ястребова) в ярко-красном платье, с длинной косой, хрупкая и прекрасная, с самого начала предстает жертвой. Первое появление на сцене – начало пути к неминуемой гибели в финале. Обреченность чувствуется во всем – в безвольности движений, в диссонансе почти совершенного лица с грубостью окружающего мира. Ее сочное лирико-драматическое сопрано уносится ввысь. Соперница главной героини – Амнерис (Екатерина Семенчук) – брутальная блондинка с подавляющим всех и вся мощным, ослепительным по технике меццо-сопрано. В какой-то момент нетерпимость между двумя женщинами оказывается настолько всепоглощающа, что даже финальный дуэт погребенных заживо Аиды и Радамеса неожиданно теряет свой извечный посыл – гимна любви. На поверхности остается бесконечное отчаяние и бесконечная рефлексия.