Парадоксы господдержки

Конец мая ознаменовался очередным всплеском государственного интереса к кино. Президент России провел особое совещание по вопросам российского кинематографа, и это событие, немыслимое для театра, литературы и музыки, а также для любой страны, кроме Белоруссии и Северной Кореи, наглядно свидетельствует о том, что кино у нас вот уже скоро 100 лет как остается и официально признается «важнейшим из искусств».

Знаменательно и то, что главное руководящее лицо страны проявило больше практического разума, нежели созванные представители кинематографической общественности вроде Станислава Говорухина, призвавшего возродить худсоветы и тот необходимый ему орган, что пишется как «редактура», а читается как «цензура». Или телепродюсера Александра Акопова, заговорившего о создании единого государственного центра, руководящего национальным кинематографом, а попросту говоря – министерства кинопропаганды, ответственного за выпуск идеологически чистой продукции. «Назад, в светлое советское прошлое!» – вот лозунг на знамени этой незарегистрированной партии, под которым готовы подписаться люди, питающие друг к другу далеко не самые теплые чувства.

Вместе с тем, не поддержав централизацию и унификацию кинематографа, президент озвучил те же коммунистические установки в отношении кино, согласно которым оно рассматривается не как искусство с внутренне присущими ему целями и задачами, а как инструмент направленного воздействия (чтобы не сказать зомбирования) населения, который сродни телеящику. Массовое производство образцовых героев и тотальное внушение «гордости за свою страну» – таков идеал российской государственной власти, полагающей, что она является не исполнительной, а командующей. «Кто платит деньги, тот и заказывает музыку» – вот слова, взятые из ресторанного обихода, которыми власть с подачи услужливых кинематографистов цинично обосновывает свои намерения. Цинично – потому что платит не своими, а общими деньгами, и платит руками чиновников, имеющих собственные интересы, часто очень далекие от общих – под прикрытием всякого рода «общественных» советов, назови их хоть экспертными, хоть художественными.

Эта политика уже привела к тому, что многократное увеличение господдержки кинематографа обернулось снижением доли отечественных фильмов в кинопрокате и появлению диких думских проектов вроде того, что предлагал сократить процент зарубежного кино на российских экранах до одной пятой. Государство все еще не в состоянии понять, что те требования к национальному кинематографу, которые выражают его чиновники, в равной мере противоречат тенденциям «зрительского» и «авторского» кино, а одиночные успехи, подобные успеху «Легенды № 17», еще не говорят об успехе будущих подражаний.

Один парадокс заключается в том, что освободить кинематограф от негативного влияния государства может лишь само государство, но оно в силу понятных причин к этому не расположено. Другой – в том, что, несмотря на декларации насчет ценности гражданского общества, государство по-прежнему стремится посредством кино воспитывать не граждан, а подданных. А третий – в том, что при всех своих глобальных амбициях оно прилагает силы не к тому, чтобы сделать российский массовый кинематограф мировым явлением, а к тому, чтобы запереть его в национальной нише.