Русская версия итальянской комедии Шекспира

Мастер вышел к журналистам, навострившим свои диктофоны в просторном фойе Театра имени Моссовета, сдержанным и немного уставшим. Кажется, он лишь ненадолго оторвался от репетиций. Позади премьера первого в биографии Кончаловского зарубежного спектакля на Неаполитанском театральном фестивале, громкий успех у итальянской публики и четырехмесячный гастрольный тур Teatro Stabile Napoli. И если уж итальянцы признали и оценили работу русского режиссера над самой итальянской шекспировской пьесой, то реакцию московского зрителя, давно почитающего Кончаловского за классика русского театра, предугадать несложно. Хотя на этот раз ироничный толкователь чеховских пьес, мастер интонаций и подтекстов от главенствующей роли текста отказался в пользу «физического театра».

Для создания своей первой постановки на иностранном языке Кончаловский подобрал безошибочные координаты: пьесу Шекспира в год его 450-летия; родину комедии дель-арте – Италию – для постановки комедии дель-арте; самую известную итальянскую актрису Машу Музи (к слову сказать, любимая актриса Някрошюса, сыгравшая у него Анну Каренину) на главную роль и совершенную свободу художника. Никакой концепции, идеологии, цензуры, сроков. Не это ли режиссерское счастье?

«Я ставлю спектакли, как птицы поют, – признается Кончаловский, – с той лишь разницей, что мне платят, а птичке нет. И что получится, то и хотел».

А получится, вероятно, самый дерзкий, взбалмошный и совсем не характерный для аристократа Кончаловского «театральный театр». Стулья, три веревки и больше ничего. По мнению режиссера, можно не читать даже русские субтитры и текст пьесы. «Комедия дель-арте – это все выдумки, цирк, глупости, – предупреждает режиссер. – Зато вы будете смеяться и плакать и все равно поверите в ту чепуху, которую вам показывают».

На все возможные вопросы про подбор актеров, место действия пьесы и жанр Кончаловский отвечает с той же вольностью художника, с которой работал над спектаклем: «Мне так захотелось». Впервые Кончаловскому захотелось, чтобы зритель не плакал, а смеялся на его спектакле. И в этом стихийном творческом процессе родился совсем нетипичный Петруччо. В исполнении «большого летающего по сцене тела» Федерико Ванни брутальный мачо комедии масок превратился то ли в дельфина, то ли в тюленя. Итальянскую драматическую приму Машу Музи Кончаловский заставил встать на голову, забыть свой главный прием «на разрыв аорты» и начать все по-другому. Ансамбль из неаполитанских и генуэзских актеров Кончаловский погрузил в ассоциативный ряд Италии 1920-х годов: в репетиционном пространстве закружились образы Муссолини, Бугатти, Дали, фраки, бабочки, воротнички.

Причинно-следственных связей в спектакле мало. «Весь Шекспир – это одна музыка, смесь борделя и небес, совсем площадного, почти скабрезного юмора и божественных открытий», – поясняет Кончаловский. Но ставить абсурд так, чтобы зритель поверил, делать абсурд логическим – по мнению режиссера, самый большой вызов.

Илья Эренбург после просмотра фильма Алана Рене сказал: «Каждый раз, когда я просыпался, я понимал, что это гениально». Чтобы избежать подобных реакций, Кончаловский строит спектакль в бешенном темпе. «Я хочу, чтобы зрители были как дети, которые смотрят фокусы, – с открытыми ртами, – говорит режиссер. – И главное, чтобы в конце сказали: «Ой, кончается, как жалко».

Это готовы были сказать и журналисты, жаждущие задавать вопросы режиссеру еще и еще. Захочется ли продолжения зрителям итальянского спектакля «Укрощение строптивой», станет ясно 15 и 16 апреля.