Posted 5 ноября 2012,, 20:00

Published 5 ноября 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 05:25

Updated 8 марта, 05:25

Шум лягушек, бунт игрушек

Шум лягушек, бунт игрушек

5 ноября 2012, 20:00
Премьера оперы Равеля «Дитя и волшебство» прошла в «Новой опере». Короткий, всего на час, спектакль предназначен для маленьких зрителей, поэтому предложена версия не на языке оригинала, а в русском переводе и с русскими титрами. На премьере за пультом оркестра стоял музыкальный руководитель театра Ян Латам-Кениг.

Равель получил заказ на музыку в 1916 году от дирекции Парижской оперы. Первоначально предполагался танцевальный спектакль: либретто под названием «Балет для моей дочки» предложила известная писательница Колетт. Однако из-за Первой мировой войны композитор взялся за работу позже, через несколько лет, и надумал писать не балет, а оперу. Проектом заинтересовалась Опера Монте-Карло, где в 1925 году и прошла премьера.

Это, по сути, «роман воспитания» с музыкой. Мальчик, один дома, делает уроки, ему скучно, а детский способ победить скуку известен всем родителям – капризы по принципу «назло маме». И вот разбиты чайник с чашкой, сломаны игрушки, раскурочены книги, разорваны обои. Животным и птицам в саду тоже достается. Обессиленный «варвар» засыпает и видит страшный сон про обиженные им предметы и существа: терпеть беспечное буйство отрока невозможно, и вещи в комнате, как и раненая живность, устраивают бунт.

Все полно упреков юношескому вандализму: и изящный менуэт Кресла и Кушетки, и песня Чайника с Чашкой, и маршевая ария Огня, и «хоровой балет» пастушков и пастушек (это ожившие рисунки на обоях). Мальчику неуютно, но окончательно добивает проказника грустная ария Принцессы из разорванной им книжки. Вслед за парой Котов (отголоски джаза и блюза) бузотер бредет в сад, но и там нет ему покоя. Раненое ножиком дерево жалуется на боль, белка рассказывает, как юный хулиган мучил ее подружку, стрекоза и лягушка глядят косо… Дело доходит до драки, но тут несносный ребенок раскаивается, перевязывает белке раненую лапку и зовет маму.

Окружающие, видя перемену, даруют мальчику ласковое прощение. Бесхитростный сюжет вдохновил Равеля на сочинение, которое хочется слушать еще и еще. Композитор говорил, что сюжет ему «хотелось трактовать в духе американской оперетты». Кажется, что номерная партитура оперы собрала все модные увлечения эпохи: вот вальс-бостон, вот фокстрот и регтайм, а вот немного атональности. С этим мирно уживаются лирические мелодии и броские характеристики вещей и животных, вплоть до звукоподражания – кошки мяукают, часы звонят, разбитая чашка трещит, лягушки квакают, гротескный хор оживших цифр из учебника математики скачет в галопирующем ритме.

Режиссер Екатерина Василева свела свою роль к минимуму, хотя и поставила персонажам внятные пластические этюды. Главная нагрузка ложится на красочную сценографию Александра Арефьева и превосходные костюмы Марии Чернышевой. Реальная комната мальчика – квадратный сегмент в стене наполовину виртуального дома, в окнах которого движутся тени обитателей соседних квартир. Вещи вокруг ребенка растут и изменяются, принимая человеческий облик, волшебный сад полон разноцветных чудес. На одного вокалиста в спектакле приходится несколько ролей, поэтому Чернышева, среди прочего, придумала костюмы-трансформеры на шарнирах, их надевают поверх стандартных серых трико, и тело при этом как бы упаковано в «тележку» или фурку на колесиках. Ими управляют руки певца.

На спектакль и впрямь стоит вести детей: музыкальное и вокальное качество вполне приемлемы, картинка привлекательна, а сказочное нравоучение в воспитательном процессе не помешает.

Смущает одно. Опера «Дитя и волшебство» уже идет в Детском музыкальном театре имени Сац. Мало того, Большой театр в ближайшее время тоже поставит детский опус Равеля. Не много ли получится детей с волшебством (пусть в разных сценических версиях) в одном, хотя и большом, городе? И не прав ли новый директор «Новой оперы» Дмитрий Сибирцев, призвавший коллег-директоров столичных музыкальных театров как-то договариваться о названиях премьер, чтобы одни и те же идеи не осеняли многих одновременно? Предложение в общем-то утопическое: осуществить его на практике практически невозможно. Но, если б благие намерения в данном случае дошли до дела, выиграли бы все: и театры, избежавшие конкуренции на узком репертуарном пятачке, и публика, получающая разнообразие названий премьер.

"