Лидер группы «Браво» Евгений Хавтан:

– 25 лет – это много или мало?

– Это большой период для любого человека. И это почти половина моей жизни. А группа – часть моей жизни, причем очень большая. Грубо говоря, все, что происходило со мной после 20 лет, связано с группой. Сегодня средний срок жизни коллектива или проекта, как это сейчас называется, – 5 лет. Записали одну-две песни, и все. И никто не помнит, о чем там был разговор. Так что 25 – большой срок.

– Но вы, когда создавали группу, верили, что доживете до такого юбилея?

– Я думал, что год протянем – и хорошо уже. А получилось – 25. Нет, я такого никак не ожидал.

– А в чем причина вашего долголетия?

– Любовь к музыке, любовь к зрителям, любовь к любимому делу, желание заниматься тем, что действительно нравится. Спустя столько лет это не превратилось в простое зарабатывание денег на корпоративах.

– В ту эпоху было лучше, чем сегодня?

– То время от сегодняшнего отличается тем, что это просто была другая страна. Был «железный занавес», была цензура, многое было запрещено. И неизвестно, что же лучше. Цензура, или когда с экранов телевизоров можно ругаться чуть ли не матом. Тогда даже само слово «рок» было запрещено. А за песню «Желтые ботинки» нас вообще чуть в тюрьму не посадили. Да, сейчас это кажется наивным, но тогда было именно так. Были другие правила игры, другие отношения между людьми. А деньги вообще ничего не значили. По крайней мере, для моего поколения, когда мы начинали играть, деньги не были мерилом отношений между людьми. Этим мерилом были сами люди – и это очень важно. Но при этом, когда мне было 15 лет, а я реально интересовался музыкой, мне приходилось довольствоваться тем, что втюхивали радио и телевидение, а не тем, чего мне действительно хотелось. А сейчас я захожу на Youtube и вижу массу ссылок, могу сразу получить информацию.

– Насколько эта информация вас радует?

– Обилие информации вовсе не говорит о том, что появятся хорошие исполнители. Скорее наоборот. Как правило, чем больше информации, тем меньше талантливых имен. За последние 15 лет мощных имен типа Земфиры не появилось. А все эти разные проекты, «Фабрики» – просто развлечение. Если сегодня вслушиваться в каждое слово артиста, можно сойти с ума и отправиться в сумасшедший дом. Кроме того, с появлением Интернета вся музыкальная индустрия в корне изменилась. Мы наблюдаем ее медленную смерть. Интернет, MP3, свободное скачивание, пиратство – все это практически ее убило.

– «Браво» изменилось за эти годы?

– Мы стали взрослее. В данный момент у нас акустико-симфонический период. Это, конечно, может смешно звучать для рок-группы. Но мы сейчас к концерту в Кремле, к нашему 25-летию, готовим специальную программу с Юрием Башметом и его ансамблем «Солисты Москвы». Представляете, ансамбль из 17 человек – скрипки, виолончели, контрабасы – и сам маэстро Юрий Башмет будут играть какие-то песни «Браво», ну и что-то еще новое. Мы с ним, между прочим, хотим записать пластинку.

– А почему Башмет?

– Стечение обстоятельств… Да просто сама судьба свела нас с таким замечательным музыкантом, с великим маэстро. А с кем еще?.. Они получили «Грэмми» в этом году в Америке, да и лучше них я никого не знаю. Я думаю, что для любого музыканта счастье выходить на сцену с таким оркестром.

– А вы – создатель и бессменный руководитель «Браво» – вы стали другим?

– Мои жизненные ценности, мои друзья остались со мной и остались прежними. Мое отношение к этим людям осталось независимым от моего статуса. Впрочем, мои близкие говорят, что я стал хуже. Но мне кажется, что я, напротив, стал лучше, стал умнее…

– Женя Хавтан – некогда студент Института инженеров железнодорожного транспорта – думал вообще, что станет тем, кем он стал?

– Нет, конечно. В институте даже не знали, что я играю в группе «Браво». По телевизору нас, понятное дело, не показывали, по радио тоже не крутили. Было, правда, сарафанное радио о том, что есть такая группа, и я даже слышал всякие сплетни про группу, смешные, кстати… Мы были андеграундом московской поп-музыки. То, что сейчас гламур и бомонд, тогда называлось андеграундом. И зритель, самый модный и продвинутый, ходил тогда на наши концерты.

– Про вас пишут – «патриот»…

– Это какое-то очень большое слово – «патриот». Я – гражданин этой страны, и я – жертва той машины, которая когда-то была. Сейчас нет того, что раньше называлось национальной идеей, которая прорабатывалась в разных органах власти. Нефть – не национальная идея. Футбол – тоже нет, банально звучит. Мне, конечно, очень приятно, когда наша сборная выигрывает, но это не национальная идея, это просто хорошая игра наших парней и подготовка тренера из Голландии. Национальная идея – другое. Это когда выезжаешь за границу и не стесняешься в магазине говорить по-русски. А мы, мое поколение стесняется русского языка. Это сейчас молодое поколение более раскованно. Они говорят по-русски либо очень тихо, либо страшно громко… Национальная идея – когда принимают во всем мире. Нормально принимают. И нет образа русского человека с автоматом Калашникова. Кроме этого, я – москвич и очень люблю этот город, хотя видел его весьма разным. Многие песни мои – от этой любви. И написаны иные из них были еще тогда, когда не было ни коммерческого телевидения, ни коммерческого радио, я не писал их из расчета на то, что когда-нибудь меня позовут с ними на День города. А ведь именно так сегодня многие пишут про Москву.

– В группе все москвичи?

– Да.

– Москва стала лучше?

– Конечно. Она стала лучше, она стала красивой. Чистой, светлой… Пробки, конечно, но это ведь проблема всех городов, вопрос в том, как власти с ними борются. Правда, у нас, как всегда, крайности – порой такой «час сурка» настает, все встает и непонятно, почему. И никак не прогнозируется. Я думаю, у нас лет через пять все пересядут на велосипеды. Надо, чтобы политики показали пример. Вот Жириновский, Митрофанов сядут на велосипеды и приедут на работу. А я вслед за ними.

– Публика принимает «Браво» по-прежнему хорошо?

– Она помолодела. И это отрадно. Когда мы играем в таких демократичных местах, а мы можем играть в очень разных местах, то нас слушают 15–25-летние. И вот это – самое лучшее, что только можно себе пожелать. Я представляю, группе – 50 лет, и приходят твои современники, с трудом хлопают… Я был на концерте одной известной группы и видел именно такую картину. У нас такого, слава Богу, нет.

– Без Сюткина и Агузаровой ваша группа не распалась…

– Просто я знал, что когда-то они покинут группу, я чувствовал это и был к этому готов. Но это были совершенно разные уходы, были разные причины и мотивации. Уход Жанны – большой удар для нас. Его причиной стали творческие проблемы. Она хотела играть другую музыку, а я не был готов к таким переменам, мне нравилось то, что было. И было сложно без нее, была даже и обида первое время, но потом все восстановилось. Валера же хотел оставаться в том, что мы делали, но тут уже я хотел играть другое. Творческая причина – это нормально. К тому же это были пятилетки. А пять лет – нормальный срок, когда всем все надоедает и пора разбегаться. Если группа переживает с вокалистом срок пять лет, она становится скучной и неинтересной.

– А вдруг Агузарова и Сюткин захотят к вам вернуться?