Возраст как диагноз

Отношение к любому «молодому» искусству у профессионалов, как правило, иронично-благожелательное. В том смысле, что «молодым везде у нас дорога», но в то же время «молодо – зелено», все молодое – глуповато, легковесно и, по большому счету, существует как этап взросления. Приятно, что московский смотр на втором году все дальше отходит от студенческого КВНа и превращается в нечто похожее на галерейно-музейный проект. Происходит это оттого, что художников «берут в оборот» кураторы (эдакие пионервожатые в летнем лагере). И тут уже как карта ляжет – либо куратор прогнет артиста под себя, либо они сольются в творческом экстазе. Судя по нынешним выставкам, обе стороны испуганно приглядываются друг к другу.

Обычно у любой биеннале (международного арт-фестиваля, проводящегося раз в два года) имеется одна главная экспозиция. По ней судят о тенденциях и об идеологии организаторов. У «Стой! Кто идет?» такого фарватера официально нет – вроде как все равны. Но если учесть, что главным организатором выступает Государственный центр современного искусства и именно там проходил первый вернисаж, значит, главным проектом считается «Виз-а-ви». К тому же выставка создавалась под Год Франции. Но, как это часто бывает с затеями, когда пытаются убить всех зайцев, этот проект откровенно провис. Идея была такой: объединить российских и французских художников в пары – пусть они сами оценивают произведения соседа и выбирают, что показать. Эдакие многослойные игры в кураторов: один куратор создает «виз-а-ви», а потом артисты начинают курировать друг друга. Вот только на самом последнем этапе еще одного куратора не хватило – того, кто смог бы правильно разместить работы в зале, придумать визуальную интригу.

В итоге получился набор спорящих друг с другом вещей. В отдельном закутке мигающие фарами камни от группы «МишМаш» и совсем в другом конце зала конструкция их «напарников» Бертрана Лакомба и Софи Дежод («Мир, память и дьявол» в виде огромной неваляшки). Конструктивистские коллажи Сары Триц никак не сочетаются с творением Арсения Жиляева. Только тут и понимаешь главную проблему «молодости» – она не в отсутствии идей (хотя по-прежнему более половины работ – потуги быть креативными), а в неумении их правильно ранжировать и донести.

Именно этим страдают сразу несколько трендовых выставок в Государственном музее современного искусства. На одном этаже расположились «Свобода и воля», где произведения буквально наползают друг на друга, стоят друг у друга на головах. Особенно это касается очень эффектного зала, в котором художники говорят о свободе медиа. В нем огромные муравьи Алексея Рудикова теснят подвешенные под потолок бумажные коконы Виты Думчуте (они олицетворяют порезанные в шредере статьи) и тут же возвышаются башни из пластиковых стаканов («Аноним») Маноса Графанакиса.

Удивительно, что самым скучным залом в музее получился тот, где предполагалось показать особый «молодежный оттяг». «Чудеса безделья» – такое название у выставки, претендующей на раскрытие сущности художника. Каждый художник – бездельник в высоком смысле слова. Вот только бездельничать на заказ – это хуже работы и почти ни у кого не получилось.

Единственное место, где биеннале взяла высокую планку, – экспозиция Glob(e)escape в корпусах бывшего завода. К таким бетонным коробкам художникам не привыкать – по крайней мере, есть место, где можно развернуться. Здесь даже показали вменяемые перфомансы: один артист, словно в кокон, замотал себя колючей проволокой, чтобы потом ее перерезать (слишком в лоб, но зато политически актуально), итальянско-тайваньский дуэт художниц заставляет всех надевать медицинские комбинезоны (репетиция санитарного апокалипсиса), французские граффитисты устроили свое шоу. Все эти отдельные вспышки профессионализма и удачных показов не отменяют один важный факт: чаще самое захватывающее на биеннале молодого искусства – это названия выставок («Внимание! Пересечение границы!», «Зоны видимости», «Интимный капитал», есть даже «Герои нашего времени»), а не то, что на них показано.