Семья, которой не было

Слава к молодой польской писательнице Дороте Масловской пришла в 19 лет, когда был напечатан ее первый роман «Польско-русская война под бело-красным флагом». В драматургию Дороту Масловскую сосватал руководитель берлинского театра «Шаубюне» Томас Остермайер: занимаясь поисками авторов для своего фестиваля, проходившего под лозунгом «Национальность и идентичность», он заказал пьесу Масловской. А ее новую пьесу «У нас все хорошо» взял для постановки один из лучших режиссеров современной Европы Гжегош Яжина.

Гжегош Яжина относится к редкому типу режиссеров-сталкеров, которых интересуют вопросы, не имеющие ответа, и те зоны риска в человеческом сознании, куда трудно прорываться и откуда почти невозможно вернуться. В своей постановке «Психоз 4.48» по пьесе Сары Кейн он исследовал психологию самоубийства и распада личности. На сей раз в пьесе «У нас все хорошо» его интересует идеологический распад собственной страны – Польша, потерявшаяся в новом европейском пространстве и в собственной истории.

Сама Дорота Масловская говорит, что пьеса «У нас все хорошо» – «мой первый текст, в котором я не пишу: «О, в какой ужасной, скучной стране мы живем!» Напротив, это мое утверждение себя как польки и своей польскости, которая в настоящее время полностью осмеяна, облита грязью и рассматривается, по крайней мере моим поколением, как недостаток, как пощечина судьбы».

Место действия – спальный район Варшавы. Время действия – эпоха дикого капитализма. Действующие лица – привычные клишированные персонажи современной драмы: трудный подросток; психбольная мать; бабушка, которая живет воспоминаниями о молодости, когда в Висле можно было купаться; подруга матери, занимающаяся раздачей флаеров; режиссер-авангардист, не способный закончить эпохальный фильм «Конь, который ездил верхом»; актер-наркоман; диктор телевидения; закомплексованная бизнес-вумен.

Персонажи Масловской изъясняются вывихнутым языком газетных реклам и интернет-блогов с точно рассчитанной долей абсурда, как будто кто-то невидимый переключает волны радиовещания: текстовые блоки одной программы мешаются с другой: «Если смешать хорошо прожаренную позеленевшую колбасу, протертый зачерствевший сыр и скисший грибной суп, то вы никогда не отравитесь, если не будете это есть» (цитирую по памяти).

Гжегош Яжина выстроил на сцене сияющее пространство, напоминающее внутренность космического корабля. Светящиеся стены комнаты-коробки, на которых так удобно рисовать светом, как ребенок мелком, или транслировать кадры военной хроники. Сияющий пол, по которому бабушка катается на каталке, а девочка на роликовых шарнирах в своих кроссовках. С этим европейским стерильным хай-теком угрожающе не гармонируют две обшарпанные двери на авансцене: одна ведет в клозет, в котором угрожающе шумит вода, а другая – на улицу, откуда появляются самые неожиданные визитеры. В углу жужжит старый черно-белый телевизор. На сером столике расставлены самые неожиданные предметы ушедшего быта: какие-то закопченные алюминиевые кастрюльки, замусоленные журналы, разделочные доски и хлам. Как объясняет девочка-героиня, бороться со скудостью быта очень просто: надо либо сравнять эту многоэтажную панельную развалюху с землей и переехать в пентхаус (что стоит дорого), либо поубивать всех родственников и остаться одному. Если оба выхода вам не подходят, а жить здесь невмоготу – остается сбежать в идеальный мир фантазий.

Мать с подругой вздыхают о дороговизне и упоенно слушают о временах, когда все люди на земле были поляками: немцы были поляками, французы были поляками, русские были поляками, и все жили хорошо, и все шло по слову Божию. Сын погрузился в кино-грезы и то дает интервью, то общается с поклонницами. Героиня-подросток представляет себе, что она вовсе не полька, а европейка, случайно оказавшаяся в этой ужасной картофельной стране и выучившая польский язык по кассетам и телепередачам. Что мать ей – не мать, брат – не брат, а бабушка – вовсе не бабушка. А бабушка все вспоминает день, когда Варшаву разбомбили немцы.

На стенах комнаты возникают бомбардировщики, звучит фонограмма разрывающихся снарядов. А потом бабушка и внучка в одинаковых платьях, с одинаково заплетенными льняными косами пытаются разыскать родных, а натыкаются только на их останки… Пытаются разыскать дом, но натыкаются только на его фрагменты. Не существует больше ни этого дома, ни этой семьи, ни бабушки, которая погибла в тот далекий день, когда немцы бомбили Варшаву. Теперь ее внучке надо заново учиться собирать целостность самой себя и целостность своей страны, а времени на это отпущено немного: в дверь все время скребется странная дама – Третья мировая война.