Актер Альберт Филозов

– Альберт Леонидович, чем наполнена сегодня ваша творческая жизнь?

– У меня большая радость: на радио «Россия» с 18 февраля десять вечеров подряд будут звучать главы из повести Ильи Сургучева «Детство императора Николая II», которую я читаю. Эта книга вышла в последний год жизни писателя, в 1956-м, там трогательно рассказывается о совместном воспитании цесаревичей с обыкновенным мальчишкой, сыном их учительницы. Мне кажется, широкой публике будет чрезвычайно интересно открыть для себя хорошего писателя, не очень известного на родине.

– Вы снова вернулись в спектакль «Чёй-то ты во фраке», который уже в 650-й раз сыграли на сцене театра «Школа современной пьесы»?

– Я в нем не играл с тех пор, как ушла Люба Полищук. К тому же мне стало трудно петь арию: «Мне тридцать пять…» А сегодня я снова ввелся в спектакль и пою «папу». Пою потому, что хороший материал, хотя спектакль и стал совсем другим. Мы в те времена с Алексеем Петренко и Любой Полищук хотели все делать по-настоящему: оперу петь, как оперные артисты, балет танцевать, как балетные артисты, и даже фокусы мы показывали по-настоящему (к нам приходила Тереза Дурова и раскрывала секреты мастерства). То есть мы все делали по-настоящему, как могли. И нам действительно хотелось танцевать и петь. Мы прямо воображали себя оперными артистами, и когда Алексей Васильевич привел к нам на спектакль Дмитрия Хворостовского, тот прямо валялся от смеха: все по-настоящему, только голоса не оперные. Когда Алексей Васильевич делал свои три фуэте на крохотной сцене, это вызывало гомерический хохот, потому что было на полном серьезе – такой «славянский шкаф с инкрустациями» крутит фуэте. Мы сами на репетиции хохотали в голос…

– А сейчас спектакль имеет успех?

– Имеет, но это уже другой спектакль.

– Каковы, с вашей точки зрения, слагаемые успеха?

– Знаете, это совершеннейшая тайна, и чем дальше, тем хуже я в этом разбираюсь. Мне нравилось репетировать у Андрея Жолдака «Москва. Психо», это несколько непривычный для нас европейский театр, очень интересный, но, знаете, зрители почему-то уходят с этого спектакля. В Театре наций тоже иногда кто-то уходит с «Цирка Амбуланте», не хочет спектакль воспринимать, а на европейских фестивалях его очень хорошо принимают… В «Школе современной пьесы» «Медведя» играем второй сезон, и иногда попадается зритель, который ничего не читает вообще и, соответственно, ничего не понимает. А вот спектакль «Подслушанное, подсмотренное, незаписанное» зритель воспринимает так, как я бы десять «медведей» сыграл, а я там сижу и ничего не делаю, и при этом благодарные зрительские глаза, полные слез, цветы… Я правда, ничего не понимаю!

– В прошлом сезоне у вас состоялось несколько премьер…

– Да, прошлый год уж очень был удачным: и в Театре наций премьера «Цирк Амбуланте» Андрея Могучего, и в моем театре премьерный спектакль по пьесе Дмитрия Быкова «Медведь». И даже в кино удача: я снялся у Евы Нейман, которая сделала фильм по рассказу Фридриха Горенштейна «Дом с башенкой», получилось очень любопытно.

– Фильм на экраны уже вышел?

– Я не знаю, это же из артхаусных фильмов, так что получается, что у него – фестивальная история, а что с прокатом, не знаю, но работать было очень интересно. Рассказ этот я помню с конца 50-х годов, он вышел тогда в журнале «Юность» и сразу всех поразил.

– Какой спектакль вам самому больше всего нравится играть?

– «Русское варенье» Людмилы Улицкой. Это – хорошая пьеса опытного литератора, там конструкция персонажей – чеховская, играть очень интересно.

– Альберт Леонидович, вы часто признаетесь в любви к классике, которую вам так хочется играть. Летом вы мечтали поставить в РАТИ-ГИТИСе со своими студентами древних греков, удалось осуществить мечту?

– Мы начали репетировать комедию Менандра «Брюзга», сделали пару эпизодов, пока не знаем, что из всего этого получится.

– Вы много лет преподаете актерское мастерство. Что главное должны усвоить ваши ученики?

– Знаете, так трудно что-либо передать другим, я сам иначе не умею, как пропускать все через себя, а сейчас это не очень вроде нужно, не востребовано как бы, поэтому я – в замешательстве, думаю, не уйти ли мне, не бросить ли это преподавание.

– Какими качествами должен быть наделен хороший актер?

– Сегодня в этом высоко информативном мире все так быстро меняется. Мне кажется, человек должен обладать некоторыми хамелеоновскими качествами, то есть изначально быть лицедеем. Когда мы учились, наши педагоги обладали потрясающей техникой.

– Еще бы, ваши педагоги были прямыми учениками Станиславского…

– Да, и когда мы спрашивали у Станицына: «Виктор Яковлевич, как вы это играете?» – он мог остановиться в определенном месте, достать платок из кармана и вытереть слезу, которая именно в этот нужный момент выкатывалась на щеку. Такая техника была потрясающая! Сегодня много хороших артистов, но той техники нет, а может, она и не нужна. Когда Михаил Чехов в письме советскому правительству в 1926 году написал: «То, что я умею, сегодняшнему зрителю не нужно…», – это было абсолютно верно. Сегодня не нужна та техника, которой обладали Яншин, Станицын, Грибов, а они все-таки артисты второго порядка после Михаила Чехова, значит, уровень опускается все ниже и ниже. Так во всем мире сейчас происходит. Я видел грандиозных французских, немецких, итальянских артистов, которые приезжали к нам на гастроли, теперь такого уровня нет. Театр очень изменился.

– Вы верите в будущее репертуарного театра?

– Репертуарный театр необходим! Актер – профессия домашняя…

– Но всегда считалось, что актер – профессия бродячая…

– Мы привыкли в Советском Союзе, что театр – наш дом. Я не знаю, может, нужно, как во Франции: государство поддерживает три-четыре больших театра, остальные выживают, как умеют. С одной стороны, артист, если ничего не боится, очень быстро жиреет, с другой стороны, если все время его гонять, как собаку, тоже ничего хорошего не получится… Ведь как было: когда артист достигал определенного уровня, его приглашали в Императорский театр…

– Вопрос в том, кто будет решать: кого приглашать, а кого нет…

– Жизнь несправедлива, а театр еще более несправедлив. Театр, как любовь: невозможно объяснить, почему этого любят, а того нет, взаимная любовь бывает редко.

– В какой театр вы своих дочерей можете уверенно отправить на спектакль?

– В кукольный. Вообще-то и у нас ничего такого непристойного нет, но они сами все равно не ходят. Старшая учится на первом курсе, поет. Перед младшей стоит проблема выбора – она сейчас заканчивает музыкальную школу…

– Они ведь получили в основном домашнее образование? Нежные барышни выросли?

– Да, но старшей дочери повезло с институтом, там с ней рядом уже взрослые умные люди, а вот младшая сейчас учится в старших классах, и все не так благополучно…

– Вы передали дочерям свои глубокие познания в литературе, живописи, музыке?

– Нет, я купил им компьютеры, и они там пропали. Если старшая все-таки еще читает книги, то младшая не отрывается от планшета, это – ужасное зло.

– У вас летом был юбилей, вас все поздравляли, а какое поздравление оказалось самым дорогим?

– Никакое. Я не люблю задумываться о том, сколько мне лет. Я против всяческих юбилеев, радости они мне не приносят.

– В чем для вас смысл жизни?

– Нет в ней никакого смысла. Ты вкладываешь все в детей, и вдруг выясняется, что им это вовсе не нужно. Иногда бывают книги, фильмы, спектакли, которые тебя задевают, иногда после спектакля ко мне подходят люди и говорят: «Спасибо вам за то, что вы есть…», – и это так неожиданно и приятно. И тогда кажется: значит, кому-то это нужно, и смысл все-таки есть.

– Сменим тему... В последнее время раздаются голоса, что России нужна сильная властная рука...

– Это все от лукавого, эти разговоры... Демократии в России не было никогда, она была только при царе Александре Втором, когда он пытался ввести суды присяжных и прочее, так его быстренько убили.

– Ваша партнерша по «Цирку Амбуланте» Лия Ахеджакова – такой яростный борец за справедливость…

– Я очень уважаю ее, восхищаюсь, как ее хватает на все это?! Вот ей я верю!

– А идете вслед за ней на митинги?

– Нет, я вообще после того, как постоял одну ночь у Белого дома в 1991 году, а потом в 1993-м ходил около Моссовета, сегодня не считаю, что мы были правы. Про историю российскую лучше вообще не говорить, никаких признаков демократии в ней нет, это просто борьба за власть. Миссия артиста – облегчать человеческое существование и не заниматься политикой, я теперь придерживаюсь только этого. И театр быстрей доходит до сердца, потому что это – живое искусство, действует напрямую. Мне нравится то, что делает Сергей Женовач, Олег Кудряшов, есть много молодых и талантливых ребят в Табакерке, в общем, хочется, чтобы театральное искусство процветало и воспитывало на хороших примерах…

Справка «НИ»