Чье поле, того и воля

Павла Пряжко, белорусского драматурга, сегодня называют одним из лидеров нового театрального слова – спектакли по его пьесам «Жизнь удалась» и «Трусы» хорошо известны в театральной среде и успели собрать солидный урожай профессиональных премий (в том числе «Золотую маску» за спектакль «Жизнь удалась» Михаила Угарова). Тексты новодрамовцев не назовешь актерскими, театральными – в традиционном понимании. В них нет подробно выписанных характеров, нет указаний для режиссеров, место и время действия по большей части весьма условны, как и персонажи, выражающие свои эмоции простым лаконичным языком, лишенным речевых особенностей и высоких обобщений. Может, по этой причине в новодрамовской среде столь популярен жанр читки – когда текст воспринимается как нечто цельное, не разрушенное банальным актерством и режиссерскими фантазиями.

Пьеса «Поле» начинается так: «Поле. Уборка зерновых культур. Комбайн в движении. К комбайну через поле спешит молодая девушка Марина. Комбайнер Игорь замечает Марину, продолжает работу, через минуту он остановит машину, чтобы потом после разговора с Мариной завести ее вновь. Марина останавливается, проводит рукой по лбу. Она еще не понимает, заметил ее Игорь или нет. Вот она видит, что комбайн останавливается, из кабины выпрыгивает Игорь, спешит к Марине.

Марина. У меня что-то с телефоном.

Марина протягивает сотовый Игорю. Игорь, взяв телефон, смотрит, что с ним. Игорь простыл и немного покашливает.

Игорь. Пин-код введи.

Игорь протягивает сотовый обратно Марине. Марина с любовью смотрит на Игоря».

Комбайнеры пашут поле где-то около границы (Белоруссия же), девушки – доярки и телятницы – мечутся между крепкими статными потными парнями, по вечерам все совокупляются друг с другом у костров, а под утро понимают, что убирают хлеб на чужом поле – заграничном. Главная мысль пьесы выражена в нехитром, но максимально страстном монологе: «Я приду, сейчас я сяду за баранку и буду работать дальше…я буду слушать плеер, буду убирать хлеб, и мне все пох, это моя работа, и мне без разницы уже, на какой или чьей земле я это делаю…Земля одна, Игорь!»

На таком «Поле» можно посеять все что угодно. Филипп Григорьян и посеял. Спектакль предваряет модный в нынешнем сезоне драмбалет – бессловесная интермедия, вызывающая в памяти платоновские мотивы. Мрачные, изможденные люди в телогрейках с номерами трясутся в грузовиках, ползают на четвереньках по кругу, собирая в ладонь желтые зерна, сдают собранный урожай в одно общее ведро, за их работой следят конвоиры и огромный, зловещего вида волк. Волк выискивает среди рабочих вора и перегрызает ему горло. Интермедия в сжатом виде демонстрирует нам кошмар принудительного коллективизма, «кровавого режима» с нечеловеческим оскалом. Люди-машины, лишенные первичных половых признаков, – под присмотром других людей-машин, вооруженных автоматами.

Само «Поле» Григорьян выстраивает как абсурдистскую утопию с цитатами из футуристических фильмов – от «Аэлиты» до «Метрополиса» и обратно. Мир всеобщего благоденствия и изобилия с девственным голубым небом и парящими в облаках гигантскими хлебобулочными изделиями. Здесь молоко бьет фонтаном из огромной груди Матери-земли, здесь утки, куры и гуси несут огромные яйца, а коровы ежедневно рожают по нескольку телят. Комбайнеры в белоснежных одеждах не расстаются с гаджетами и не прекращают работу ни днем ни ночью (одна рука у них, как у Фредди Крюгера, заканчивается жуткой конструкцией, по виду напоминающей арбалет с вращающимися лезвиями на конце). Девушки изнемогают от плотских желаний и за их удовлетворение ждут обещанных подарков – от нового мобильника до золотой цепочки. Вожделенная цепочка, перекочевавшая с одной шеи на другую, вид имеет устрашающий и больше похожа на цепь, в которую был закован оружейник Просперо. Развращенные изобилием комбайнеры и доярки неизбежно приходят к свальному греху – потому что так всего много и всем всего хватит и чего уж там и делить-то. «Три теленка! Ожидаем еще двоих! Такого ни один год не было! Мы мясом задушимся вообще в этом году!»

Речь колхозников проста и возвышенна. Одуревшие от тотального материального и плотского счастья, лишенные мечты и сомнений, они выражают свои будничные желания глаголами и матом. Потомственные труженики, они на каком-то генетическом уровне срослись со своей производственной функцией, которую они смело принимают за высший смысл. Человекокомбайн, человекогрузовик (блестящий образ колхозного шофера, чья голова постоянно находится внутри освещенной лампочками кабины), человековолк, человекомясо – как результат маниакального стремления человечества к всеобщему благоденствию. Рыгающее счастье люмпена. Мир, лишенный интеллекта и сомнения. «Вот я и нашел свой костер», – говорит в финале один из героев. И это – робкий проблеск первобытного сознания, проблеск осознанного одиночества.