Актриса Вера Алентова:

– Вы быстро привыкли к тому, что вы популярны?

– Когда говорят об узнавании, о популярности, теперь имеют в виду некое диковатое поведение людей по отношению к артисту или певцу, но в наше время этого не было. Люди писали и пишут письма, здороваются, но ничего особенно странного или буйного в мой адрес не было и нет, и я этому рада.

– Список ваших премий – очень большой. Когда вы получаете очередную премию, какая у вас реакция?

– Я долгое время говорила, что к премиям равнодушна. А потом поняла, что становишься равнодушным тогда, когда они есть. А когда их нет, тогда в этом есть обида – «я столько сделала, а никто не отметил». Но надо сказать, что премии ко мне поздно пришли, как и популярность. А когда это приходит поздно, то уже есть какая-то здравая мудрость. А потом, ведь в действительности дело не в премиях, а в имени. Имя или есть, или нет. Есть имя Райкин, а какие у него премии, есть ли они вообще – не важно. А есть Тютькин, у которого премий, оказывается, очень много, и он даже народный артист. Но он все равно Тютькин, и никто его не знает. На Западе вовсе нет премий, кроме «Оскара». Значит, или есть имя – Джулия Робертс, – или имени нет. С премиями приятно другое: верно, когда замечают успехи. Потому что, когда их не замечают, это несправедливо. А несправедливость рождает обиду.

– В театре ведь вообще много несправедливости: у кого-то складывается, у кого-то при тех же данностях – нет. А можно ли что-то специальное делать или не делать, чтобы сложилось в театре?

– Ответ прост, его еще Немирович-Данченко сформулировал. Он говорил, что для того, чтобы актер состоялся, нужны три составляющие: талант, работоспособность и везение. Если хотя бы одной составляющей нет – ничего не будет. Эта формула очень, мне кажется, емкая.

– Когда вы рассказывали о том, как было тяжело, когда родилась Юля, ваша дочь, и вы жили в общежитии, было такое ощущение, что вы не особенно драматизировали события – все так жили. А в принципе, вы воспринимаете себя как часть общества или как человека особенного, заслуживающего другой судьбы, чем все?

– Я себя воспринимаю как часть общества. Когда Юля родилась, мы все, девочки, родившие детей и живущие в общежитии, были примерно в одной ситуации: все работали, все отдавали друг другу вещички детей, все просили посидеть с ребенком вечером… И зарплаты были примерно одинаковые – маленькие. Другое дело, что защищенность была очень мощная. Я понимала, что на эту зарплату – маленькую – я смогу выжить, не роясь в помойках. Там было много плохого, в те времена, но было много и хорошего. Я считаю, что пионерская организация, комсомольская организация – это были чудесные организации, потому что я хотела стать лучше, я хотела стать пионеркой, я очень хотела стать комсомолкой – для этого я старалась быть лучше. А это стремление юного человека стать лучше – оно замечательное. Вообще, все, что закладывается в детстве, отзывается в будущем сильно. И когда сегодня идеалы размыты, это хуже, это плохо действует на неокрепшую душу. Потому что, когда юный человек еще сам не знает, что хорошо и что плохо, у него должны быть ориентиры, и они должны быть достаточно четкими. Так что да, я была той самой частичкой общества, и я хотела каждый день становиться лучше. Я не хотела стать официанткой, заработать чаевые и купить себе машину, нет. Я хотела совершить что-то необыкновенное. И все вокруг меня хотели совершить что-то необыкновенное. А когда все хотят совершить что-то необыкновенное, то у кого-то получается.

– Вы как-то сказали, что смотрите современное кино из эгоистических соображений. Поясните, пожалуйста, что вы имели в виду?

– Станиславский говорил, что артист должен раз в пять лет перетряхивать свой багаж, чтобы оставаться адекватным миру. Вот я для этого и смотрю современное кино. Чтобы оставаться адекватной.

– Что вам понравилось в последнее время?

– «Русалка» – там дивная девочка с зелеными золотыми волосами, она мне очень понравилась, это очень хорошая работа актрисы. Мне понравился фильм Валерии Гай Германики «Все умрут, а я останусь», несмотря на мат. Последнее, что я видела, – это «Каникулы строгого режима», и в очередной раз поразилась таланту Сережи Безрукова – он удивительно одарен и очень тонко работает даже в такой комедийной, развлекательной, характерной роли, как в этом фильме. Ведь, как вам сказать, нынешнее поколение актеров более подготовлено внешне, чем были мы. Но вот что касается внутренних поисков, то я насчет нашего молодого поколения актеров пока ничего не могу сказать. А Сережа Безруков – очень глубокий артист, каких мало.

– Вы говорите, что поменялись актеры. А зал изменился?

– Сегодня для того, чтобы пробить на эмоцию сидящего в зале зрителя, нужно, как Данко, разорвать себе сердце, и тогда человек из зала, может быть, всколыхнется и спросит: «А чего это они – на самом деле, что ли?» Раньше можно было сердце и не разрывать. Так что зал меняется и становится намного более прагматичным, чем раньше. Это неплохо, но это нельзя не учитывать. Вот сейчас мы готовим «Федру» Цветаевой – это высокая трагедия, и совершенно непонятно, как ее примет зал. При том что сама Цветаева считала, что ее пьесы играть не нужно. Поэтому нам еще с Мариной Ивановной как-то надо договориться внутренне. А как заинтересовать публику? Чем? Как они будут смотреть высокую трагедию? Это другая форма существования, не как в быту: я тебя ножом ударил и ты умер. Так что мы сейчас занимаемся поисками. Вообще, все новое чрезвычайно полезно для актера. Это не значит, что тебя ждет удача. Мы всегда идем неизведанным путем. У тебя может быть куча регалий и званий, и даже имя, которое они знают, но ты все равно не застрахован от падения, жуткого, страшного, от полного разгрома, потому что ты каждый раз идешь новой тропой и не знаешь, как это будет. Очень шаткая тропинка у актера.



Полностью интервью с Верой АЛЕНТОВОЙ читайте в октябрьском номере журнала «Театрал».