Фобии любви

Присутствуя на «Космосе» Ежи Яроцкого, меньше всего думаешь о том, что на сцене постановка театрального патриарха. На фоне анемичных, капризных, часто маразматических постановок наших «молодых» режиссеров спектакль 77-летнего Ежи Яроцкого поражает прежде всего своей абсолютно молодой энергией – энергией силы, мысли, собранной режиссерской воли. «Космос» – эталонный театральный спектакль, где каждый компонент отточен и выверен. На него нужно водить начинающих режиссеров, чтобы преподать уроки профессии. И можно понять восторг Валерия Фокина, назвавшего «Космос» лучшим из виденных им европейских спектаклей.

Польский театр нашел сценический эквивалент выморочному пространству романа Витольда Гомбровича. Рассадив зрителей прямо на сцене, здесь же устроили игровую площадку, выгородив угол, образованный стерильно белыми стенами-панелями. Щиты панелей могут раздвигаться, показывая комнаты, где живет семья Леона. Каждый эпизод отделен от последующего паузой, и на сцене возникают то стол, то кровати, то каменная стела, то поваленное дерево. На белом полу каждый предмет: камушек, веточка, дохлая мышка, оглобля – смотрится как музейный экспонат. Как за несколько минут в кромешной тьме монтировщики успевают расставить и разложить реквизит с точностью до сантиметра – неизвестно. Но после спектакля Ежи Яроцки благодарил их особо.

Сложный многоуровневый роман Гомбровича разложен на серию замкнутых в себе эпизодов разной длительности, которые, сплетаясь между собой, выстраиваются в очень ясную и трагичную историю несчастного семейства, увиденную глазами студента-квартиранта, влюбленного в старшую замужнюю дочь Лену.

За пятьдесят семь лет общения с Гомбровичем Ежи Яроцки явно нашел какой-то свой способ контакта с его затрудненной прозой. Никогда не видела на сцене столь прозрачной постановки по одному из самых «темных» польских писателей. История самоубийства мужа Лены из-за любви и ревности дана в искаженном восприятии несчастного, влюбленного и перевозбужденного мальчика Витольда, пережившего самое страшное и самое прекрасное время своей жизни. И этот внешний сюжет туго сплетен с постоянным внутренним сюжетом Гомбровича: поисками психических импульсов, творящих наш мир. Блуждая на грани безумия, каждый его персонаж выстраивает собственную вселенную, используя в качестве подсобного материала щепочки, камушки, стрелки, повешенных воробьев, оглобли, иголки, вбитые в стол. Повешенный воробей – повешенный кот – повешенный человек – абсолютно реальны и призрачны одновременно. «Я тогда еще не знал, что станет самым важным», – делится с залом рассказчик Витольд (Оскар Хамерски).

Актеры варшавского Национального театра играют с точным чувством стилистики автора. Тон задает дуэт актеров старшего поколения: Леон (Збигнев Запасевич) и Кубышка (Анна Сенюк). Актеры-звезды превращают свои эпизоды в мини-шедевры. Глядя в зрительный зал, Леон доверительно и с подковыркой подмигивает присутствующим: «Если у нас нет того, что любим, приходится любить то, что есть», – с интонацией «попробуй опровергни!».

Герои Гомбровича, так часто похожие на сцене на марионеток, у польских актеров обретают почти пугающую жизненность. Разве не встречали вы вот такого фантазера и зануду Фукса (Марчин Хыцнар)? Или застенчивую инвалидку Катасю (Беата Фудалей)? Но с каждой минутой нарастает чувство присутствия чего-то страшного, темного, засасывающего. Персонажи гуляют по тонкой корочке, за которой бездна безумия. Очистительный дождь в финале смывает все ночные фантазмы больного сознания. И на пустой сцене рассказчик, подойдя вплотную к залу, чтобы подвести какие-то итоги, потом машет рукой и уходит в затемнение. Все равно человек может охватить только часть реальности, и любой рассказ – только одна из версий случившегося.