Posted 4 сентября 2012,, 20:00

Published 4 сентября 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 05:46

Updated 8 марта, 05:46

Не сыпь аспирин в кокаин

Не сыпь аспирин в кокаин

4 сентября 2012, 20:00
Новая версия пьесы в постановке и художественном оформлении Кирилла Серебренникова получилась в джазовом ключе, когда основная тема уходит в россыпь ярких актерско-режиссерских импровизаций. Тема, впрочем, слышна вполне отчетливо, причем вбирает в себя мотивы как булгаковско-ностальгические, так и весьма современные, м

Нашей истории вообще свойственно закручиваться в спираль. Как булгаковские Зойка с Обольяниновым и прочими аллами вадимовнами стремились в вожделенные Ниццу с Парижем, убегая от тотальной регламентации «совдепии», так и сегодня многие усердно учат языки, дабы «свалить» от какой-то агрессивной неопределенности.

Слово «квартира» в названии спектакля Серебренникова обманчиво, потому что здесь главное – абсолютная бездомность, бесприютность и неприкаянность ее обитателей. Квартира словно бы разделилась на пустую, неуютную шестикомнатную оболочку, залитую холодно-мертвенным светом (жить там нельзя ну никак!), и странно трогательную «душу», которую доверили сыграть Татьяне Кузнецовой, девочке-старушке, старорежимной сильфиде близ рояля. «Душа квартиры» (Кузнецова), видно, тоже знавала лучшие времена, но и став Зойкиной, «нехорошей», пытается нелепо вклиниваться в происходящее: то романс Рахманинова затянет, то пробежит пальцами по клавишам, то исполнит несколько балетных па.

Тоска, о которой писал Булгаков, имея в виду обитателей и гостей «Зойкиной квартиры», здесь никуда не делась, несмотря на кабаретную звучность и сочность формы и обилие «современных» режиссерских придумок: актеры карабкаются по стенам под аккомпанемент уже световых импровизаций, бродят с черными шарами на головах, прослушивают «нехорошую» квартиру с помощью каких-то приборчиков... И хоть это мало работает на общий «тон», но не слишком и мешает, если ты видишь не первый спектакль Серебренникова.

У людей здесь тоже раздвоение: душа летит в парижские эмпиреи, а тело-то остается во вневременной «совдепии». И тело это надо чем-то занять, чтобы создать иллюзию жизни. Хоть мастерской-борделем с колоритными «модельщицами» (Ольга Добрина, Ксения Теплова, Светлана Колпакова и Ольга Воронина), исполняющими неуклюжие темпераментные «номера» перед вальяжным, но испуганным Гусем-Ремонтным (Алексей Кравченко), персоной важной до оторопи. Хоть морфийно-кокаиновыми допингами. Тут это, впрочем, не только привычная забава «свободной» богемы. Для Обольянинова (Алексей Девотченко), жутко потерявшегося во времени и пространстве, укольчик морфия – как счастливый билет на поезд, увозящий отсюда в дальние края-грезы. На родине же болезненные просветления сознания готовы скорее добить, нежели излечить. Так что, «не сыпь аспирин в кокаин», как говорит Аметистов (Михаил Трухин).

Этот прощелыга и аферист, закутанный в тряпки, годные на все случаи жизни, от поповской рясы до майки с портретом «вождя», с нацепленными ленточками всех цветов – персона тоже на все времена. Темпераментный «хамелеон», которому Трухин добавляет примет всех представителей воландовской свиты вкупе с Остапом Бендером, заставляет играть в любимую современную забаву: побыстрее и побольше хапнуть и бежать.

Всем этим раздвоениям и «полураспадам» личностей как нельзя лучше подходят брехтовские приемы и музыкальные жанры немецкого кабаре 1920–30-х годов (зонги сочинили Игорь Иртеньев и Владислав Маленко), позволяющие и открыть лицо, и продемонстрировать богатство масочных личин. Ну и, конечно, здесь блистает Зойка – Лика Рулла, рыжеволосая дива-ведьма, «предпринимательница» и, как и Обольянинов – Девотченко, носительница «русской тоски», связанной еще и с поздней безнадежной влюбленностью в это дитя морфия и прошлого.

Спектакль Серебренникова сделан «на публику». В том числе и на массовую, но достаточно продвинутую, чтобы ходить по театрам. С перехлестами, аляповатостью «номеров», форсированными интонациями «острых» фраз, на которые зал тут же откликается понимающими аплодисментами и даже подчас криками: «Браво!» С этой бриллиантовой визиткой Гуся (Кравченко), решительно сталкивающего высокую Зойку на ступеньку пониже. Со стыдливой обнаженкой. С ментами и фээсбэшниками. Впрочем, есть пласты и потоньше, о которых уже говорилось. Сам режиссер назвал свой спектакль «блокбастером», пусть так и будет. Самое смешное: если бы артисты Театра имени Гоголя загодя посмотрели «Зойкину квартиру», они, возможно, так не испугались бы режиссера-«монстра». А, может быть, даже и обрадовались...

"