Posted 4 июля 2006,, 20:00

Published 4 июля 2006,, 20:00

Modified 8 марта, 09:08

Updated 8 марта, 09:08

Плохо слышно

Плохо слышно

4 июля 2006, 20:00
В Москву приехал на гастроли театр «Шаушпильхаус» из города Дрездена, празднующего в этом году свое 800-летие. Театр привез спектакль одного из основателей немецкой классической литературы Готхольда Лессинга «Натан Мудрый». Обозревателю «НИ» показалось, что москвичи приняли бы эту более чем интересную постановку горазд

На фоне «войны вокруг карикатур» и общего роста религиозной нетерпимости во всем мире драматическая поэма немецкого просветителя Готхольда-Эфраима Лессинга «Натан Мудрый» воспринимается как злободневное высказывание на самые острые темы. Реплики пожилого еврея Натана звучат почти как политические лозунги: «вначале каждый из нас человек, а уж потом – еврей, христианин или мусульманин». Тут впору не только юному рыцарю-храмовнику задуматься, но и нам в зрительном зале. Аж в восемнадцатом столетии сказано, а ведь до сих пор не расслышано. Как не расслышана притча, которую Натан рассказывает султану Саладину, задавшему ему вопрос, чья вера лучше. Некий отец, владелец волшебного перстня, чтобы не обижать ни одного из трех сыновей, заказал две его точные копии, отдал наследникам и умер. Теперь каждый из трех сыновей уверен, что именно у него волшебный перстень, угодный Богу и привлекающий людей. Пройдет еще несколько тысяч лет, и где-то на Страшном суде обнаружится, кто прав. А пока дело наследников – верить в свой перстень, но и не обижать тех братьев, кто верит в свой.

Выбирая для своих гастролей в Москве спектакль пятилетней давности, дрезденский театр «Шаушпильхаус» руководствовался, видимо, актуальностью его темы и тем соображением, что именно «Натан Мудрый» – первая немецкая драма, написанная белым стихом, ставшим типичным для всей классической немецкой драматургии. Сам спектакль – практически корректное и профессиональное экспонирование пьесы.

Посреди огромного пустого пространства сцены висит большая инсталляция «магических» геометрических фигур: прямоугольники, окружности, треугольники. Начинается спектакль с того, что три фигуры сидят по разным углам и жгут костры. Потом огни загорятся в предметах инсталляции. Больше собственно сценографических чудес и не происходит. Персонажи, одетые в современные костюмы – платья и пиджаки, развернувшись на зал, читают монологи и диалоги Лессинга. Спектакль движется не столько разворачиванием сюжета (довольно схематично набросанного драматургом), сколько энергией мысли.

К сожалению, организаторы гастролей выбрали очень странную форму перевода. Бегущая строка над сценой давала русский перевод примерно одной фразы из десяти. Может быть, для передачи собственно интриги и сюжета больше и не требуется. Но философская драма Лессинга потеряла примерно девяносто процентов смысла и привлекательности. Мудрые мысли главного персонажа, острые и полемические диалоги, страстные объяснения шли как в немом кино для большинства зрителей. Поэтому получалась странная картина в зале. Бурная реакция присутствующих зрителей, владеющих немецким языком, при мертвом молчании основной массы присутствующих. Надо отдать должное московскому зрителю – ни выкриков протеста, ни организованного ухода со спектакля никто себе не позволил. Хотя ставить публику в столь сложное положение, мягко говоря, не слишком вежливо.

Профессиональные и хорошо обученные немецкие актеры, явно не привыкшие к «инертности» зала, старались расшевелить публику, используя самые простые и примитивные средства контакта – вставляя в свои речи русские слова «здрявствуй, дрюг!». Но эти импровизированные подачки работали плохо. Отсутствие перевода может погубить практически любую иноязычную постановку. Но для спектакля, в котором основной упор делается именно на слово, выбранный «экономный вариант» оказался губительным.

Как настоящий просветитель, Готхольд Лессинг был твердо убежден, что человеческий разум преодолеет все препятствия, что характер и устремленность к благу гораздо важнее и религиозных, и культурных различий. И если мы сейчас и не полностью разделяем эту его убежденность, то по крайней мере можем обрести в ней поддержку и надежду.

"