В городе Сочи замечены белые ночи

По мере просмотра фильма Салахутдинова становится ясно, что в нем противоестественно сочленены три отдельных жанра – детектив, лирическая повесть о возвращении в родные места и фильм про тотальную мафию в стиле кооперативного кино времен перестройки. Частный сыщик – фигура, заимствованная из англоязычного западного кино и не приживающаяся на российской почве, где господствует государство, не желающее выпускать из рук вожжи управления частной жизнью. Проще говоря, никто в России толком не знает, что это за фрукт и с чем его едят, и, из какого теста его ни лепи, выйдет недотыкомка из числа тех, что время от времени появляются в мыльных телесериалах, даже если она будет всем тыкать свою ксиву: всем же известно, что удостоверение хоть сотрудника ФСБ, хоть американского шпиона можно за приятные деньги купить в любом подземном переходе.

Но Елена Долгопят, как явствует из ее сочинений, – автор, которому законы реальной жизни не писаны. Она живет в мире своего дамского воображения, не считающегося ни с чем, кроме комплексов, для анализа коих нужен не критик, а психоаналитик. И в результате совместных усилий сценаристки и режиссера на экране возникает подозрительный для любого российско-подданного тип с пятидневной щетиной, чей вид свидетельствует о том, что больше ста рублей у него в кармане никогда не было, но раскатывающий на Audi и тратящий драгоценное время на посторонние для дела разговоры с постоянно встречающимися ему знакомыми лохматых лет, которые сплошь хотят уехать из славного Петрова града на болоте – точнее, на блате, как сказано в шутку или всерьез Пушкиным. Так же дико ведет себя и оператор фильма, которому так скучно снимать расследование, что он регулярно отвлекается на оказавшихся поблизости персонажей, словно бы заглянувших в кадр из других снимающихся в Питере (по причине относительной дешевизны производства) фильмов.

Ко всему прочему в картине хватает анахронизмов – к примеру, в первых кадрах сообщается, что в поисках пропавшего обзвонили все морги, а из последних кадров выясняется, что искомого парня, узнавшего о задуманном мафией плане уничтожения исторического облика Санкт-Петербурга, в бессознательном состоянии свезли в больницу, где он и продолжает обретаться. И, коль скоро сыщик не догадался позвонить «03», чтобы узнать, не забирала ли «скорая» избитых до отключки пациентов, действие разыгрывается или до того, как «скорая помощь» завела эту услугу, или вообще происходит в горячечном воображении создателей «Белой белой ночи». То же относится к компрометирующим мафию документам, попавшим в руки пропавшего и послужившим причиной охоты за ним, – компромат нынче хранится не в рукописном и не в печатном, а в виртуальном виде, добывают его путем взлома не сейфов, а сайтов, и не таскают с собой где ни попадя, а выкладывают туда же, откуда добыли, – в Интернет.

Куда меньше мучений зрителям доставила четвертая картина главного конкурса – «Спроси меня» Веры Харыбиной, длящаяся всего 56 минут и состоящая из монологов десятка бездействующих лиц, выдернутых, так говорили встарь, из гущи народной и рассказывающих о своем житье-бытье в Москве. Неопытному глазу может показаться, что на экране документальные интервью, взятые фланерами с камерами у случайно встреченных москвичей и приезжих. Но глаз привычный мгновенно угадает постановочный характер фильма, хотя может минут пять колебаться, кто перед ним на экране – реальные люди, которых с ходу поставили перед объективом, те же реальные люди, после соответствующей подготовки выкладывающие свои истории, или актеры, произносящие сочиненные сценаристами тексты. После чего специалист сделает вывод, что имеет место третий случай: чтобы научить случайных прохожих так складно говорить своим собственным языком, нужны специальные курсы и деньги, которыми авторы фильма явно не располагали. Соответственно, возможны два отношения к показанному – сугубо отрицательное, как к неловкой попытке обмануть публику, выдав за жизнь свои о ней искусственные представления (как в «Белой белой ночи»), или сугубо положительное, как к хорошей (причем безматерной) имитации грубой «уличной» речи и хорошо разыгранному кинотеатральному спектаклю с участием молодых исполнителей, выдерживающих заметную дистанцию по отношению к своим героям. Нетрудно понять, что автор сих строк склоняется ко второй позиции, но на традиционном «круглом столе» Гильдии киноведов и кинокритиков ожидаются кровавые схватки между первой и второй точками зрения.

Пора сказать несколько слов и о коротком метре, количество которого на порядок превышает и качество, и число полнометражных фильмов. В основном это менее или более внятные ученические опусы, однако изредка встречаются – не будем говорить жемчужины, чтобы не намекать на кучу навоза, – вещицы, которые запоминаются очень надолго – как, например, «Левша» Юрия Кузина или два фильма Михаила Местецкого – «Незначительные подробности случайного эпизода» и «Ноги-атавизм». Как, например, украинский «Абонент» Марины и Оксаны Артеменко с героем, у которого вырубился Интернет и который пытается восстановить его сначала по телефону, а потом, когда это не удается, врывается в забаррикадировавшийся офис провайдера (на этом рассказ приходится оборвать во избежание спойлера). Запоминаются также внеконкурсные мини-новеллы Федора Бондарчука (снятые в рамках благотворительного проекта), в которых режиссер вышел из своего брутального имиджа и неожиданно для посторонних показал себя тонко чувствующим короткую форму мастером.