Posted 4 июня 2009,, 20:00
Published 4 июня 2009,, 20:00
Modified 8 марта, 07:27
Updated 8 марта, 07:27
Оперный певец Зураб Соткилава:
– Зураб Лаврентьевич, вы до сих пор много гастролируете за границей. Бываете ли на родине – в Абхазии, в Грузии?
– В прошлом году у меня было очень много гастролей, в этом году чуть меньше. Наверное, это связано с кризисом. Только что я приехал из Италии, где пел Рахманинова. Что удивительно, даже итальянцы сказали, что никто не смеет в одном концерте петь одного композитора. Раньше были такие певцы, которые пели, например, только Шумана, только Шуберта. Сейчас таких почти нет. Ольга Бородина делает концерты из двух композиторов: Чайковского и Рахманинова, еще Римского-Корсакова. А я решил сделать только Рахманинова. Знаете, оказывается, за границей мало кто знает этого композитора. Вернее, они думают, что знают, но когда я привез двадцать четыре его романса, итальянские слушатели раскрыли рты: какая красота, какая музыка, какие прекрасные, фантастические он писал романсы. Почти каждый год езжу в Грузию. Последний раз вот был в январе, пел в опере, устроил два концерта.
– А в Абхазии выступаете?
– В Абхазию меня не пускают. Ее руководители говорят, что они ангелы, а на самом деле... Знаете, у грузин есть такое проклятье – чтобы ты никогда не увидел могилу своих родителей. Мои родители похоронены в Абхазии, там, где я родился, а я с 1991 года даже не могу навестить их могилы.
– Почему вы не обратитесь по этому вопросу к высшему руководству нашей страны?
– Ну, допустим, ко мне руководство относится уважительно, и как певец Зураб Соткилава я смогу съездить в Абхазию. А что делать остальным тремстам тысячам людей, которых выгнали оттуда? Они скажут про меня: «Кто он такой? Почему его пустили, а нас нет?» Это меня сдерживает.
– А как вы отнеслись к событиям августа 2008-го? Ведь многие ваши грузинские коллеги раскритиковали действия России в грузино-осетинском конфликте, некоторые даже отменили здесь свои концерты, отказались от российских наград.
– Те, кто отменил здесь концерты, сделали большую глупость. Знаете, почему? Потому что вот я грузин один стою на сцене, но ведь за мной как бы весь грузинский народ. Если я покажу себя хорошо и грузин в Москве или еще где-то ведет себя нормально, хорошее впечатление складывается обо всем грузинском народе. Я так считаю. Никто не должен был отменять концерты. Я не понимаю, что значит приехать и отменить концерт из-за того, что там случилось. Наоборот, приезжай и докажи своим искусством, что надо по-другому смотреть на тебя и на твой народ. А что касается России вообще, я прожил здесь уже большую часть своей жизни, и потом я всегда говорю (и многие не любят, когда я так говорю), что самое сильное влияние на грузинскую культуру, на воспитание грузинских творцов в области искусства оказала Россия – Петербург и Москва. Все наши великие мастера учились именно здесь. И только потом национальное искусство развивалось в Грузии. При царе наместники строили театры в Тбилиси, занимались благотворительностью, город был одним из закавказских культурных центров, армяне, азербайджанцы стремились туда попасть. Поэтому я считаю, что мы очень обязаны русской культуре, и об этом никогда не надо забывать. Потом я просто люблю русский народ, вообще живущих в этой стране людей, кто они там – русские или украинцы, – мне все равно, для меня это Россия, российский народ, который и ко мне тоже очень хорошо относится. А я отношусь к нему с огромным уважением. Так что двоякого отношения у меня в этом вопросе нет. Несмотря на то, что иногда и надо было где-то что-то плохое сказать, я никогда не позволял себе говорить плохо о России.
– Как вы считаете, искусство, музыка могут помочь обществу в трудных ситуациях?
– Искусство для того и создано, чтобы облагораживать человека. А сейчас такое время, что облагородишь на пятнадцать минут, а потом человек уходит с концерта и продолжает делать гадости. Это как некоторые верующие идут в церковь, молятся там, а потом, выйдя из церкви, начинают творить безобразия. Музыка и вообще высокое искусство должны воспитывать человека, тем более что сегодня уровень массовой культуры сильно снизился. Сейчас уже не найдешь слушателя, который пришел бы на полноценный концерт Баха или Бетховена – таких очень мало и в Москве, и в Петербурге. Или на Рахманинова, ну, один раз, может, и придут, а второй, третий раз уже не придут. Конечно, это влияние телевидения – чем оно людей «кормит», то они и «кушают». Я из этого трагедию не делаю, но думаю, что все зависит от руководства страны: если властям хочется иметь людей с низким уровнем культуры, так и получится. Должна быть государственная политика, направленная на повышение культурного уровня масс. В советское время много было и плохого, но чего не отнимешь – это то, что тогда по телевидению и радио пропагандировалось высокое искусство, открывалось много музыкальных школ, консерватории и музыкальные театры были почти в каждом большом городе. Я, например, вел просветительские передачи про известных талантливых певцов, шла популяризация хороших исполнителей и музыки.
– Вы больше не предлагали свои услуги на телевидении или на радио?
– Предлагал, но руководители телеканалов говорят, что такие передачи больше не нужны, у них не будет рейтинга, и рекламодатели не дадут денег на это. Кстати, когда я в последний раз комментировал выступление великой тройки теноров – Лучано Паваротти, Пласидо Доминго и Хосе Каррераса из Парижа, рейтинг у этой программы был очень высокий. Но даже тогда мне сказали, что все остальное – абсолютно не доходные передачи. Сейчас вообще все строится на доходах.
– Так ведь и оперные певцы должны зарабатывать на концертах.
– Нельзя делать доход за счет кассы. Я певец не дешевый, меня много зовут выступать, и если это филармонический концерт, я всегда говорю, чтобы не делали его за счет кассы, за счет людей. На меня ходит интеллигенция и студенчество. И если студент придет на концерт со всей семьей, заплатит за этот дорогой билет, он на месяц останется голодным. Поэтому я всегда говорю: если у вас есть спонсоры, я приеду.
– После многолетнего служения Большому театру, каким образом сегодня строится с ним ваше сотрудничество?
– Мы – народные артисты СССР: я, Елена Образцова и Маквала Касрашвили – являемся пожизненными солистами Большого театра. Там мы получаем свою пенсию, а когда готовятся спектакли, они оплачиваются отдельно по контракту.
– Несколько лет назад в одном интервью вы сказали, что пока нет тех, кто бы мог заменить ваше поколение оперных певцов. Что можно сказать о ваших учениках сейчас?
– Знаете, когда я волновался перед выходом на сцену, мой педагог Давид Андгуладзе говорил: «Слушай, чего ты волнуешься? До тебя были певцы лучше тебя и после будут!». Это меня успокаивало. Вот, например, я не знаю, когда еще в России или в мире появится такой голос, как у Владимира Атлантова. У него был качественнейший, потрясающий звук. У меня тоже своеобразный голос. Атлантов обладал более героическим голосом, у меня он более романтический. Пусть те, кто поет сегодня, дорастут до нашего уровня. Кстати, Володя сказал мне как-то, что если бы мы сейчас были молоды, по тридцать – сорок лет, все было бы совсем по-другому. Тогда нас не пускали за границу, все время надо было кого-то просить. Кто-то просил и ехал, я никогда не просил. Когда приходили какие-то предложения из-за границы, существовала такая организация – Госконцерт, которая разрешала или не разрешала выезд артиста. Ее сотрудникам нужно было давать взятки для того, чтобы разрешили поехать и выступить.
– Зураб Лаврентьевич, большая редкость, когда человеку дается не один, а целых два таких ярких и таких непохожих друг на друга таланта. Многие всю жизнь не могут распознать в себе и один...
– Дело в том, что я родился в Сухуми, это черноморский город. В детстве у нас не было других занятий, кроме как гонять мяч и плавать – развиваться физически. И, конечно, мы с мальчишками целыми сутками играли в футбол. В четырнадцать лет я уже играл за сухумское «Динамо», которое боролось за первенство Грузии. Помню этот очень сильный запоминающийся чемпионат, тогда играло много хороших команд. А в шестнадцать лет меня забрали в тбилисское «Динамо». Все закончилось из-за полученной мною травмы, и я считаю, что очень вовремя. Совершенно случайно я попал в другую профессию, в искусство, в музыку. За это я благодарен своей судьбе. А у меня есть еще и третий талант – инженерный, я окончил Политехнический институт. Но, к сожалению, почти не трудился по этой специальности, только на практике шесть месяцев проработал в шахте. Сейчас думаю: зачем я туда лазил, зачем мне все это надо было?
– Ваша мама пыталась отлучить вас от любимого футбола. Как вы считаете, она была права? Многие родители таким образом калечат судьбы своих детей.
– Ее строгость заключалась в том, что я не делал то, чего желала она и мой отец. Родители хотели, чтобы я занимался музыкой, а я бегал на стадион играть в футбол. Потом, правда, расплачивался за это. Однажды, придя домой, я обнаружил, что мои футбольные бутсы искромсаны топором. Это были мои первые мужские слезы и первая горечь… Но все-таки мне повезло, в детстве я был отдан сам себе, а это были военные и послевоенные годы. Всем было тяжело, но люди жили более дружно, переживали друг за друга, помогали друг другу, радовались успехам, вместе переживали плохие новости. В этой обстановке я рос.
– Есть ли что-то общее у двух таких разных профессий: футболист и певец?
– Есть! Это огромный труд, который есть и там, и там, это интенсивный тренаж и режим. Без этого ни один талантливый человек никогда ничего не достигнет.
– А какое место в вашей жизни занимает спорт сейчас?
– Я очень люблю смотреть футбол по телевизору. Обожаю смотреть снукер – бильярд, теннис. Вообще люблю игровые виды спорта. Дома каждое утро занимаюсь гимнастикой, кручу тренажер-велосипед.
Справка «НИ»