«Эх, яблочко, куда ты котишься»

Рукопись пьесы «Мария» Бабель отправил своему литературному крестному – Максиму Горькому и получил от него вполне обескураживающее письмо, заканчивающееся словами: «Вывод я бы сделал такой: не ставьте эту пьесу в данном ее виде. Критика укажет вам, что пьеса не в тоне с действительностью, что все показанное отжило, да и не настолько типично, чтоб показывать его». Действительно, в середине тридцатых быт революционного Петрограда казался давно зачеркнутым прошлым. В стране раскручивался маховик террора, и вспоминать разруху, распад, разложение первых лет революции явно было занятием «не ко времени». Пьеса так и осталась на годы и десятилетия вне внимания театров.

Бабель назвал свою пьесу именем персонажа, который так ни разу не появляется, но о котором говорят, думают и спорят все действующие лица (пьеса «В ожидании Годо» Беккета появится тринадцать лет спустя). Ушедшая в революцию старшая дочь генерала Муковнина Мария все время всплывает в разговорах как недосягаемый образец женщины и человека, который сам строит свою судьбу, в то время как остальные не в силах противостоять течению. Мария – там, в неопределенной дали, от нее только приходят письма и посылки. А здесь, за окном – революционный Петроград. Город разграбленный, голодающий и мерзнущий. Город, отданный спекулянтам, мародерам и бесчинствующим работникам ЧК.

На сцене Театра драмы – черные тяжелые полотна-шторы открывают все новые комнаты в доме генерала Муковнина и спекулянта Дымшица. Слышны выстрелы и голоса, в проем вваливаются запыхавшиеся инвалиды (Виталий Семенов, Виталий Девятков, Сергей Канаев). Кто без руки, кто без ног, они приносят с собой холод, страх, шлейф беды и войны. И уже до финала нам не уйти от этого сгущающегося морока общего распада.

В квартире Дымшица идет веселая свистопляска спекулянтов – продают, меняют, закладывают и выкупают. А сам хозяин Исаак Маркович (Александр Гончарук), гладкий, забавный, быстрым говорком ведет дела. И ищет себе временную подругу за сходную цену. Бывший ротмистр гвардии Висковский (Егор Уланов), породистый кокаинист, знакомит патрона с младшей дочерью отставного генерала Людмилой Муховниной (Юлия Пошелюжная). Великосветская красавица, за которой ухаживал сам Феликс Юсупов, старается удержать прежний стиль жизни: с кавалерами, поездками в театр, ухаживанием.

Но грубый быт довольно быстро разбивает наивные представления бывшей институтки. «Поманежить» поклонника не удается, за свое сало коммерсант взыскивает неукоснительно. А красавец ротмистр, подпоив девушку, к тому же награждает ее сифилисом. И вот прекрасная кокетка, – из тех настоящих женщин, которые будут кокетничать и шутить даже на смертном одре, – оказывается в ЧК, униженная, оглушенная, потерянная, в разорванном платье и со вспухшим ртом.

Кнут революции не пощадит ни хитроумного Дымшица с его бизнесом, ни ротмистра-кокаиниста, ни его благородного сослуживца, ни чудом попавшую в этот круг француженку Дору.

Тьма подвалов ЧК поглотит всех.

Не выдержав несчастья с младшей дочерью, умирает старик генерал (Валерий Алексеев). Интеллигент и идеалист, он с самой отставки пишет мемуары о зверствах царского кровавого режима. Но вот зверства режима нового его застают врасплох. Зря старая нянька (Наталья Василиади) молится иконам, ища заступничества. Зря ищет заступничества у любовника-большевика гордая умница Катерина Фельзен (Марина Бабошина). Зря учит «Яблочко» бывший князь Голицын (Владислав Пузырников). Тут даже недосягаемая Мария не в силах никому помочь.

В финале в опустевшую квартиру Муковниных въезжают новые жильцы. Распахиваются черные занавески – и перед нами предстает нарядный театральный зал. Полотер (Моисей Василиади) натирает пол («загадили-то его как!»). Дворничиха показывает новое жилье оробевшей беременной жиличке из подвала. «Нам бы что попроще!», – вздыхает будущая мать и вовсе не кажется осчастливленной. Уже и Бабель к 1935 году знал, что в реквизированных буржуйских квартирах пролетарии задерживались ненадолго. Георгий Цхвирава в перспективе лет и вовсе лишен иллюзий, что кого-то революция облагодетельствовала. И над притихшим залом гремит разухабистое «Яблочко»:

«Эх, яблочко да с голубикою,
Подходи, буржуй,
глазик выколю»…

И вдруг понимаешь, что ее удалой мотив, и посыл, и настрой удивительно отвечают каким-то чаяньям пространства, томлению душ и разброду умов.