Пленные полотна

Всем известно, что Антонова, лично участвовавшая после войны в изучении и описании перемещенных ценностей, имеет четкую позицию, неоднократно озвученную в прессе. В интервью «Новым Известиям» она повторила ее снова: «Я считаю, что мы имеем все права на перемещенные вещи. Потери России несоизмеримо больше. Кроме того, мы не просто получили трофейное искусство, но спасли его, сохранили, отреставрировали. Я считаю возвращенную нами в 50-е годы Дрезденскую галерею большой ошибкой. Если же начинать музейную реституцию, придется тогда отдать весь Лувр, собранный во время наполеоновских войн, или Британский музей, где масса вывезенных предметов». Столь категоричный настрой директора, однако, не мешает Пушкинскому музею пользоваться финансовой поддержкой Германии при устройстве выставок с трофейным искусством.

По следам бременских рисунков

Вскоре после того как министр культуры Александр Соколов занял свой пост, одним из провозглашенных им принципов был следующий: «Реституции, как возвращения культурных ценностей, не будет. Это слово можно вывести из обращения». Таким образом, Соколов попытался потушить скандал, связанный с Балдинской коллекцией, разгоревшийся при его предшественнике Швыдком в конце 1990-х (за что якобы Михаил Ефимович поплатился министерским портфелем). Ценнейшие рисунки почти уже собирались возвратить Бременскому музею (предполагалось отдать их в 2005-м). Однако тогдашний председатель думского комитета по культуре Николай Губенко назвал даже разговоры о передаче трофеев «предательством родины и памяти жертв войны».

Между тем, Давид Саркисян, директор Музея архитектуры, где почти в течение 40 лет хранились раритетные произведения (сейчас они в Эрмитаже), и тогда, и сейчас занимает более гибкую позицию. В интервью «НИ» господин Саркисян заметил: «Обе стороны в том памятном споре о бременских рисунках – и та, что выступала за их передачу Германии, и та, что выступала против, – как это ни странно звучит, искренне заботились о благе России. Никакой задней мысли у них не было: одним хотелось видеть страну цивилизованной европейской державой, другим – отстоять наше моральное право на эти шедевры. Между тем, я бы не сбрасывал со счетов два очень важных момента. Во-первых, Германия прошла долгий путь «дефашистизации», она стала одним из самых преданных наших партнеров и давно заслужила право на ответные добрые жесты. Во-вторых, рисунки принадлежали не какому-то фашистскому генералу, а разоренному музею, а потому нет ничего зазорного и обидного в их возвращении. Другое дело, у нас (и в данном случае я говорю не о государстве, а конкретно о Музее архитектуры) имеется право на компенсацию. Не в плане военных потерь. Почему-то никто не задумывается о труде музейных сотрудников, которые почти полстолетия заботились, изучали и реставрировали драгоценные листы. А ведь наш музей по-прежнему пребывает в плачевном состоянии, хотя берег многомиллионное собрание».

Попытки «Новых Известий» понять сегодняшнюю позицию Министерства культуры по перемещенным ценностям постоянно наталкивались на молчание, боязнь, а то и просто некомпетентность чиновников. Лишь ведущий специалист Росохранкультуры Александр Кибовский отметил, что главные положения «прописаны в законе о перемещенных ценностях» (если быть точным закон называется «О культурных ценностях, перемещенных в Союз ССР в результате Второй мировой войны и находящихся на территории РФ». – «НИ»), которому мы следуем и по сей день, однако «проблема слишком острая, противоречивая и имеет много подводных течений, с которыми необходимо считаться». В итоге он предложил подождать доклада министра на правительственном часе в Госдуме 11 апреля.

Пострадали все

До сих пор в Европе действует 56-я статья Гаагской конвенции, согласно которой предметы искусства (особенно из музейных собраний) не могут быть заложниками войны, их нельзя забирать у противника на правах компенсации. Удивительно, советские власти вспомнили о ней, когда возвращали ГДР Дрезденскую галерею и другие экспонаты в середине 1950-х годов (около 2 млн. экземпляров для поддержки стран соцлагеря, а если быть точным, 1850 тыс. произведений искусства и 71 тыс. книг), но потом быстро забыли. По российскому закону о перемещенных ценностях государство сохраняет право на имущество тех лиц или учреждений, которые сотрудничали с фашистами. А как тогда быть с трофеями из стран, которые сами были оккупированы Германией (Франция, Голландия и т.д. – все они имеют претензии)? Что делать, если картина отбиралась сначала фашистами у еврейской семьи, а потом у фашистов – советскими солдатами? Стоит ли ее возвращать наследникам жертв?

Особняком стоят «дела» о вывозе культурных ценностей из стран бывшего соцлагеря. К примеру, Польша, аккуратно подсчитавшая все свои культурные убытки, выставляет России «счет», начиная с 1793 года, однако в числе самых проблемных периодов – как раз Вторая мировая война. По мнению профессора истории Войтеха Матерского, занимающегося вопросом возврата польского национального достояния, шансы на «благородный жест» со стороны россиян сегодня практически равны нулю. По мнению польского историка профессора Ромуальда Войны, именно на реквизированном у Польши культурном наследии – рукописях, книгах, исторических документах основана библиотека Салтыкова-Щедрина в Санкт-Петербурге. Однако урегулировать вопрос «полюбовно» и вернуть хотя бы часть вывезенного в Россию никак не удается.

Как рассказал «Новым Известиям» профессор-историк Войтех Матецкий, складывается парадоксальная ситуация. Например, об Оливском военном архиве из Гданьска, который в 1945 году попал в руки Советской армии после освобождения балтийского побережья от гитлеровцев, российская сторона не хочет даже разговаривать на предмет его возвращения на историческую родину, аргументируя это решение тем, что архив достался ей из рук немцев. И как уверяет профессор Матецкий, так происходит практически со всеми реституционными претензиями Польши: «Россияне говорят, что мы забрали архивы, предметы искусства не у поляков, а у немецких захватчиков. И на этом прекращаются всякие дискуссии». Из того, что Россия все же вернула Польше, еще один польский профессор-историк Ежи Скавронек навскидку вспомнил рукописи брата Бронислава Пилсудского, польского ученого-этнографа, который был сослан на Сахалин, где занимался изучением жизни айнамов. Еще небольшая часть польского исторического наследия была возвращена Варшаве в начале 50-х годов. Тогда Москва передала молодой социалистической Польше небольшую часть архивов, картин и старинных рукописей. В знак приязни к стране, «выбравшей социалистический путь развития».

С распадом СССР возникла еще одна проблема. Во время войны из теперь уже независимых государств (это и Украина, и страны Балтии) эвакуировались архивы и библиотеки для того, чтобы после вернуться назад. Однако многие до сих пор пребывают в России.

«Поток готов утечь за границу»

О реституции в России по-прежнему можно собрать лишь обрывочные сведения. Широкую огласку в 2002-м получило возвращение из Эрмитажа во Франкфурт-на-Одере витражей церкви Мариенкирхе. Было доказано, что церковная община не имела связей с нацистами. Но это лишь капля в многотысячном море. Показательные жесты так же, как и состояние трофейных дел, давно никого не устраивает.

Особенно возмущены депутаты Думы, давно выступающие оппонентами работников министерства. Актриса, член комитета по культуре Госдумы Елена Драпеко объяснила «НИ» ситуацию следующим образом: «Отчего возникла необходимость вызвать на правительственный час министра с докладом о реституции? Дело в том, что через Госдуму проходят решения по тем случаям, которые связаны с возвращением особо ценных предметов. Мы не можем контролировать весь процесс. И это очень беспокоит – что творится за спиной законодательной власти? Какие предметы были уже отданы, на каком основании? Нет никакой ясности. Я помню, что закон о реституции принимался очень сложно, в два созыва и с большими изъянами. Жизнь уже вносит в него свои коррективы. В итоге мы вынуждены сегодня силой сдерживать тот поток ценностей, который готов утечь за границу. Так, например, на контроле прокуратуры стоят любые операции с так называемой «Балдинской коллекцией». Однако Минфин отказывается финансировать программы по отслеживанию перемещенных предметов, по проверке и модернизации архивов и музейных хранилищ. Так что получается заколдованный круг».

России, кстати, тоже давно пора более активно заняться поиском и возвращением своих вещей, пропавших из собраний в годы Второй мировой. Однажды в Госдуме даже предложили поправку к закону, по которому возвращать предметы Западу можно только при условии возврата каких-то наших потерь (икон или картин). Однако сегодня никто не отслеживает русские ценности за рубежом, как это делают в той же Польше. Интернет-сайт, задуманный специально для этого, не работает. Поэтому когда немцы передают России вдруг обнаружившиеся фрагменты Янтарной комнаты, это происходит исключительно по их доброй воле.

Давно известна восточная мудрость, что победитель в войне получает в наследство проблемы побежденных. С перемещенным из Европы искусством в России случилось примерно то же самое: хранить и учитывать его накладно, показывать неудобно (сразу возникает скандал), отдавать жалко, а «своим» сделать (чтобы и соседи в это поверили) никак не получается.