Андрей Гаврилов

– Баха играют сегодня везде и всюду. Неужели в этой музыке сегодня возможно открыть что-то новое?

– Конечно. Чем глубже уходишь в текст Баха, тем сложнее его технически воплотить. Каждый раз по-новому влетаешь в его космос. И никогда заранее не знаешь, как он будет на тебя реагировать. Я был даже несколько обескуражен тем, какого он мне на этот раз задал перцу. Я все время напрямую общаюсь со своим самым любимым человеком на планете. Это Иоганн, Иоханнес Бах. Мы с ним постоянно разговариваем. Я открываю глаза и думаю: нужно скорее побриться, выпить кофе и бежать к Иоханнесу. Мы только сейчас начинаем понимать его мысли, его модуляции, его зацикленность на совершенстве...

– То есть, вы хотите сказать, что напрямую общаетесь с Бахом?

– В этом-то и смысл. Более того, я превращаюсь в этого композитора. И его эпоху озвучиваю. Рояль – это машина времени. Я вас беру на машину времени, и мы летим к Фридриху Саксонскому в Сан-Суси, где Бах показывает свои произведения.

– Мистика какая-то...

– Вы совершенно правы. Даже не потребовалось ничего формулировать, вы все выудили из моих интонаций. Человеческая душа музыкальна. Более того, у нее вообще нет никаких других свойств, кроме музыкальных вибраций, связанных с нашими нервами. А еще она связана с потусторонними силами. Вернее, со сторонними, слово «потусторонние» как-то совсем истрепалось. Я до этого докопался, перелопатив огромное количество философии. Великие композиторы сохранили свой внутренний музыкальный строй в довольно простом коде: ноты, линейки, знаки… Это единственный вариант сохранения живой материи во времени. Я расшифровываю этот язык. Открываешь текст, и такое ощущение, что перед тобой дух. Он спит, а я вдуваю в него жизнь. Поверьте, это магическое состояние.

– Когда вы играли с Рихтером, вы репетировали точно так же?

– Играя Генделя и Баха, мы со Святославом Теофиловичем всегда думали только о том, как благополучно донести свою концепцию. Наше тогдашнее мастерство не давало нам подниматься выше. Сейчас у меня абсолютно новый подход к работе. Дело в том, что даже Святослав Теофилович, знаменитый своей изумительной дисциплиной и преданностью делу, был не в состоянии работать больше девяти часов. Просто не хотел. Он был человек очень скалькулированный: это я не хочу, а этого не хочу.

– Почему в антракте вашего концерта появилось дефиле?

– Клавирные концерты Баха – это популярная музыка. Классическая музыка – это его Искусство фуги или Хорошо темперированный клавир. А концерты, пользуясь современным словом, – это попса, написанная для увеселений Фридриха Великого. Во время такого концерта происходили всякие празднества: фейерверк, шутихи, купание в прудах и прочее.

– Музыканты, играющие на струнных, не любят давать свои инструменты в чужие руки. Говорят, что после этого скрипка или альт играют по-другому. На рояль это правило распространяется?

– Рояль более сложная машина, чем струнный инструмент, его труднее замусорить. Знаете, пожарного спросили о разнице между струнным инструментом и роялем. Он сказал: рояль дольше горит. Рояль больше, его труднее вывести из хорошего настроения. Но такое все же бывает. В октябре у меня было выступление на вечере памяти Горовица. До меня на рояле очень громко играли десять человек. Я вышел с ноктюрнами Шопена и сразу почувствовал: рояль устал. Потребовалось два или три ноктюрна, прежде чем он немного отдохнул и запел. Все-таки это – живой организм, ему нужно бережное отношение.

– Когда после перестройки открылся «железный занавес», на Запад хлынул поток российских музыкантов. Многие говорили, что именно в это время авторитет русских исполнителей был подорван – слишком много было откровенной халтуры. Как к российским музыкантам относится европейская публика теперь?

– Русские музыканты появились в Европе даже раньше. Этот поток хлынул на Запад в начале 70-х годов, во время массовых еврейских репатриаций. Уже тогда исчезла магия русской фамилии на западной афише. Если раньше на афише значился какой-нибудь русский господин, билеты раскупались за час. В 70-х европейцы поняли, что не каждый музыкант, приезжающий из нашей страны гений. Потом началось нормальное общение между Западом и так называемым Востоком (на мой взгляд, Москва и Санкт-Петербург – тоже Запад). Те ребята, которые популярны здесь, так же популярны в Европе. Все, начиная от Николая Луганского и кончая Денисом Мацуевым.

– У вас есть ученики?

– Я целиком согласен со Святославом Теофиловичем: пианиста научить нельзя. Учитель один – жизнь. Святослав Теофилович ненавидел преподавать, ненавидел саму систему преподавания и школу. Он говорил, что практически из третьего класса школы убежал. На меня Коля Петров очень обиделся, когда себе позволил это сказать, но все так и было. Рихтер был человеком совершенно асоциальным. С молодых ногтей он от общества дистанцировался.

– А вы человек социальный?

– Да, сейчас стал очень социальным. Швейцария что ли перевоспитала. У нас в Швейцарии советский строй, в каждом квартале все решают советы. В общем, советская система, основанная на идеальном финансовом порядке. Работает, как часы.

– Почему вы редко исполняете сочинения современных композиторов?

– Они очень просты. Бродский сказал, что абстракционизм уже в начале ХХ века перенес нас из трехмерной плоскости в одномерную. Я с ним совершенно согласен. Увидеть, чего хотел нынешний композитор, значительно проще, чем заниматься импрессионизмом или барочной музыкой. Там все более глубоко и тонко.

– А есть композитор, которого вы не любите?

– Нелюбимый композитор только один – Вагнер. Очень противный человек. Я это чувствую в каждой фразе.

– Вы слушаете рок-музыку?

– Я всю музыку слушаю. Ее нельзя не слушать, она же все время нас так или иначе нас сопровождает. С юмором реагирую на глупость или пошлость, смеюсь, услышав какой-нибудь ляпсус. И восторгаюсь, если слышу хорошую модуляцию или интересную оркестровку. Мой друг Элтон Джон – самый настоящий попсушник до мозга костей, но он же гений. Помните его Blue eyes. Боже мой, какие там модуляции.

– Ходят слухи, что вы готовите проект с рок-музыкантами.

– Это будет соединение всех ипостасей музыки. «Голдберг-вариации» Баха в рок-обработке. Через год мы сделаем их с величайшими рок-звездами: Эриком Клэптоном, Марком Нофлером, Пако де Люсия и Джорджем Вильямсом. Там, кстати, есть песенка со словами: «хочу с тобой в пуховую кровать, но я не прочь с тобой и на соломе спать». Вот вам и классика. Я об этом лет пятнадцать мечтал, но никогда себе не позволял даже думать в этом направлении: знал, что еще не зрел. А сейчас могу себе это позволить, потому что это действительно будет подарок Иоханнесу от нашей цивилизации. А в антракте снова устрою дефиле.