Posted 4 марта 2010,, 21:00

Published 4 марта 2010,, 21:00

Modified 8 марта, 07:05

Updated 8 марта, 07:05

Актер и режиссер Александр Ширвиндт:

Актер и режиссер Александр Ширвиндт:

4 марта 2010, 21:00
В преддверии Международного женского дня актер и режиссер Александр Ширвиндт отметил своеобразный юбилей: исполнилось 40 лет с тех пор, как он служит в Театре сатиры. Блестящий острослов и любимец женщин, в качестве первой роли на этой сцене он сыграл графа Альмавиву в легендарном спектакле «Безумный день, или Женитьба

– Александр Анатольевич, несмотря на плотную занятость в театре, в кино вас совсем не видно. Неужели не предлагают сниматься?

– Предлагают, но я отказываюсь. Читаю сценарий (их кипами мне присылают) и думаю: ну стоит ли в этом сниматься просто ради гонорара? Костлявая рука голода за шею меня не схватила, а перестраивать виллы в хоромы и ездить на «хаммерах» у меня нет никакого желания. За съемки предлагают очень неплохие деньги. Но с каждым днем желаний и возможностей для разврата и оргий все меньше, а той дозы алкоголизма, автомобилизма и дачного пребывания, которую я мог раньше принять, теперь уже нет. Хотя недавно моя подруга и вечная партнерша Людмила Марковна Гурченко пригласила в свою картину. Она там сорежиссер, автор музыки и исполнительница главной роли. Получилась милая штука. Она вообще дама-то дико странная и великая. Трудная, но поскольку я с ней сотрудничаю страшно сказать сколько, то все эти трудности давно преодолел. Она на меня махнула рукой и теперь любит.

– И все же широкая публика знает вас по ролям в кино.

– Я снимался в кино, но по сути я артист театральный. Работа актера в кино и в театре – это разные искусства, профессии и способы взаимоотношения с материалом. Недаром огромное количество театральных актеров потрясающе снимается в кино и очень мало, практически единицы, так называемых кинематографических актеров играет на театральной сцене. Это серьезное наблюдение, потому что переход из одной системы в другую – для актера очень трудная штука. К примеру, он умеет играть, когда сцены снимаются дробно, любит работать на крупном плане и раскован перед объективом. А в театре ему нужно перекидывать свою энергию через рампу и отдавать ее залу, играть роль не кадрами, а сплошной сквозной линией. Для чистого киноактера это трудная штука. И наоборот – театральному актеру только дай повод спокойно посидеть перед кинокамерой! Это такой кайф, когда можно не орать и не бояться, что перед тобой нет зрителей…

– Как артист вы начинали в «Ленкоме», потом работали на Малой Бронной у Эфроса. До сих пор многие не знают: почему вы решили от Эфроса уйти?

– Я ничего особенно не решал. Мы с Эфросом никогда не расставались и не ругались. Это потом, постфактум, начались всякие разговоры о предательстве. Но это вранье. Никто никого не предавал – наоборот, все актеры, работавшие с ним в Театре Ленинского комсомола, взялись за руки и дружно, гуськом перешли в Театр на Малой Бронной. Я поработал там с Эфросом три года, сыграл у него в спектакле «Счастливые дни несчастливого человека» по пьесе Арбузова, а потом друзья переманили меня в Театр сатиры.

– В Театре на Малой Бронной вы играли меньше?

– Дело в том, что Эфрос туда пришел не худруком, а рядовым режиссером. Он ставил один спектакль раз в два или три года, у него появилась масса новых актерских влюбленностей. И ему как творческому человеку всякий раз нужен был новый актерский материал. Не потому, что Толя поставил на нас крест, просто даже скульптору время от времени нужна другая глина. Какая бы замечательная ни была та, к которой он привык, ему хочется чего-то нового. И это правильно. Эфрос помог раскрыться таким потрясающим актерам, как Николай Волков, Олег Даль, Михаил Козаков, Валентин Гафт. А раз он выпускал премьеры редко и у него была масса новых актерских влюбленностей, то мы поневоле оставались за кадром. Мой уход в Сатиру не повлиял на наши с Толей отношения. И мы дружили до конца его жизни.

– При Плучеке в Театре сатиры была потрясающая труппа. Не кажется ли вам, что сейчас наступило своеобразное «обмельчание» коллектива?

– В нашем театре действительно случилась страшная вырубка людей, от которой у меня до сих пор ком к горлу подкатывает. Ушли из жизни Роман Ткачук, Борис Рунге, Георгий Менглет, Анатолий Папанов, Андрей Миронов, Юрий Авшаров, Спартак Мишулин, Анатолий Гузенко, режиссер Михаил Зонненштраль. Вырублено целое поколение. То же самое переживает сейчас и Марк Захаров – трагедии в его театре случаются одна за другой. Мерзкая фраза Сталина «незаменимых нет» – это полное вранье. Незаменимые есть. С уходом этих артистов большинство спектаклей, в которых они играли, слетели с афиш Театра сатиры, как осенние листья. И вовсе не потому, что у нас нет талантливых. Они есть, и у нас замечательная молодежь, просто бывают те, кто незаменим. Например, в «Женитьбу Фигаро» после Миронова никого не введешь.

– А талант в человеке можно воспитать?

– Нельзя. Талантливым можно только родиться. Вон «Фабрика звезд» уже который год пытается их воспитать, но гении и таланты на фабрике не делаются, это товар штучный. Можно научить технологии, технике, системе. Но таланту научить нельзя.

Фото: МИХАИЛ ГУТЕРМАН

– В Театре сатиры вы работаете не только актером, но и режиссером. Расскажите, какой спектакль вы ставите сейчас?

– У него пока нет названия. Мы репетируем два классических французских водевиля – «Дядюшкина тайна» Ленского и «Убийство на улице Лурсин» Лабиша. Мне очень нравится, что это не мюзикл, не пародия на оперетту, а именно два классических водевиля. Это очень веселая дребедень, написанная по высоким водевильным канонам. Она дает повод как следует похулиганить на сцене и на репетициях. Вот мы и хулиганим. Надеюсь, что в апреле сыграем премьеру.

– Говорят, вы хотите пригласить на постановку Марка Захарова.

– Раньше были такие вялые разговоры, но сейчас-то что об этом говорить?

– Вы смотрите его спектакли?

– Марк мой друг. Я хожу на спектакли только к друзьям: к Захарову, к Сергею Арцибашеву, к Борису Морозову.

– О вашем остроумии ходят легенды. Как вам удается на все реагировать с юмором?

– А меня научил кто-то из старых актеров. Сидишь на встрече, зрители присылают тебе записки, и вдруг неожиданно на какую-нибудь из записок ты даешь искрометный и остроумный ответ. В зале хохот, все довольны, и ты тоже. И тут надо взять эту записочку, сунуть ее в карман и запомнить, что ты сказал. И эти искрометные ответы постепенно накапливаются. Приходишь на очередную встречу, берешь эту горсточку записок, кладешь на столике рядом с собой. Зрители ведь не знают, кто тебе какие записки посылал. И получается, что за одну встречу актер проявил массу ума, остроумия и находчивости. А вот на вопрос, какая из ваших ролей вам больше всего нравится, надо отвечать: еще не сыгранная. Тогда все остальные вопросы сразу отпадают.

– Вы уже не первое десятилетие ведете актерский курс в училище имени Щукина. Легко ли найти общий язык с современными студентами?

– Разговоры о том, что в наше время молодежь была совсем другой, – это полная ерунда. Время действительно было другое. Но животное под названием «человек», несмотря на компьютеры, сайты, ЖЖ и эсэмэски, осталось тем же самым. Просто раньше, лет 25 назад, у педагога в первые два года была задача раскрепостить актера. Ребята приходили в театральный институт очень зажатыми. Сейчас они приходят, уже отснявшись в «прокладках и перхоти», и задача педагогов за два первых года их, наоборот, закрепостить.

– А правда, что вы разрешаете им пользоваться мобильниками во время занятий?

– Нет, неправда. Мобильники мы отключаем и на занятиях, и во время репетиций. Какой тут может быть телефон?

– Вот вы упомянули Интернет. Читаете ли вы то, что пишут о вас в Сети или в ЖЖ?

– Боже упаси! Пусть читают мои помощники и сотрудники музея при нашем театре. Они мне иногда говорят: «Знаете, о вас такую гадость написали!» Зачем мне это читать? Во-первых, половина написанного – вранье. Во-вторых, все написано неграмотно. А в-третьих, неинтересно.

"