Куда делись мужчины

Сочинять панегирик любимой женщине (или любимому мужчине) – это как качаться на детской перекладине: чем выше поднимаешь предмет своей страсти, тем ниже опускаешься сам. Ведь известно, что любой влюбленный слаб, излишне чувствителен и, что греха таить, глуповат. Особенно когда любовь вписана в календарь. Поэтому, наверное, так нелепо выглядим мы, то есть мужчины, спускающиеся в метро с серыми лицами и дежурными букетиками тюльпанов – поехали в офис на поклоны.

Что касается людей творческих, пытающихся описать предмет своего сексуального влечения, – тут и вовсе страшная ловушка: никто не оценивает накал чувств, думают о конечном результате. Помните, как вы получали «трояк» за сочинение о пушкинской Татьяне? Вы в печали, а этому «чистейшей прелести чистейшему образцу» хоть бы хны. Короче, любая выставка, где фигурирует «любимая женщина» или «любимый мужчина», должны показываться лет через пятьсот, чтобы чувства и краски отстоялись.

Однако в случае с экспозицией в «Домике Чехова» (филиал «Нового Манежа») – совсем другой расклад. Четыре известные художницы – Мабри, Катя Филиппова, Татьяна Чернова и Татьяна Баданина – создали элегантную поэму о своих идеальных героях. Хотя на самом деле речь идет о мире женском. У устроителей было даже искушение запретить вход мужчинам.

Два этажа раритетного особняка напоминают раскрытый женский альбом: такой, какой вели барышни начала–середины прошлого века. На первом этаже, помимо бархата на стенах, зрителей встречает киномонтаж, когда на фоне хроники ХХ века всплывают лица истинных мачо, властителей дум и сердец: от Кастро до Тихонова (Штирлиц) и триумфатора Гагарина. Вокруг экрана – хоровод живописных образов Мабри, где черно-белая краска и ретроперсонажи становятся той «матрицей мужественности». На которую наслаиваются уже все остальные предпочтения и приметы времени и моды.

От почти святых в своей целомудренности Брюса Уиллиса или Дика Богарта в исполнении Мабри путь лежит к насыщенным эротикой 60–70-х «агентам 007» Кати Филипповой. В сверкании стразов, в блеске парадных фраков, в дурмане коктейлей и женского парфюма замерли ее герои Бондианы. Красный цвет бархата тут уже превращается в красные кружева бикини «девушек Бонда». Ничто так не возбуждает, как спаситель государства.

На втором этаже сразу и не поймешь, что монументальные полотна Татьяны Черновой, художницы, пишущей в традиции старинной живописи, имеют какое-то отношение к «мужскому вопросу». На одном холсте – гигантский мифологический Атлант, на другом – Посейдон, двигающий валы и горы. Другие так и вовсе лишены портретов. Сплошь натюрморты. Оказывается, это подношение букетов «великим древним» – титану Возрождения Микеланджело, императору-философу Марку Аврелию, музыкальному гению Бетховену. Весь этот раздел можно принять за ироничный парафраз женского алькова (тайного места грез) либо салона гранд-дамы. Однажды Третьяковка уже пыталась оправдать салонную живопись – соединив высокие идеалы и глубоко интимные, личные переживания. Если отбросить ту ходульность и приторность, которой дискредитировал себя салон в XIX столетии, для выставки с такой темой и таким накалом чувств он как нельзя кстати.

Наконец, кульминацией экспозиции стал объект Татьяны Баданиной – «Витрувианский человек». Он нам больше известен по рисунку Леонардо да Винчи – мужчина в круге с раскинутыми в стороны руками. Татьяна Баданина заменила руки крыльями и по примеру Мабри отправила своего героя покорять воздух (в центр мужской фигуры встроен монитор с хроникой первых аваиаполетов, за спиной – те же кадры). В общем, две стихии – мужская и женская, пройдя круги на земле, войны и бытовое однообразие, вновь соединились там, где их обычно и сочетают, – на небесах.