Posted 3 сентября 2013,, 20:00
Published 3 сентября 2013,, 20:00
Modified 8 марта, 04:52
Updated 8 марта, 04:52
Из будуара на нары
Альбом, если следовать тому, что разложено в старомодных витринах Музея Пушкина, – это такое явление художественной самодеятельности, которое предназначено для интимного круга зрителей. Для себя, для родни, для друзей и доверенных лиц. На первом этапе эта тетрадь с рисунками – предтеча семейных фото-летописей (слово «альбом» в XIX веке понималось как «памятная книга»), а потом – полутайные дневники художников.
Эволюция альбомных картинок – от того, что «подружки измарали» (Пушкин), до авангардных и концептуальных проектов – вещь захватывающая и дающая богатую пищу для ума и сердца. Тем более что сейчас в арт-мире как раз альбомы невероятно актуальны (главный экспонат нынешней Венецианской биеннале – альбом Юнга, куда знаменитый психоаналитик зарисовывал сны своих пациентов).
Тут, впрочем, приходится остановить поток восхвалений в адрес замысла выставки «Альбомы нынче стали редки…» (в названии – строчка Волошина) и сразу же указать на слишком очевидные изъяны того, что вышло. Изъянов, по большому счету, два. Первый – презентация. Понятно, что светские альбомы XIX века предназначались не для музейных витрин. Их надо листать и сопровождать занятными историями хозяев (вот тут приложил руку Кипренский, а тут влюбленный в дочку благородного семейства NN оставил росчерк). Стоящие рядом два-три экрана дела, увы, не спасают. Мультимедиа, конечно, должны быть изобретательней и, как говорится, интерактивней. Во-вторых, в тесных залах музея слишком явственен разрыв между двумя альбомными традициями – XIX века (светская забава плюс путевые зарисовки) и ХХ столетия (авангардные и надрывно-подпольные эксперименты).
Если же отвлечься от общих проблем и сосредоточиться на частностях, то надо признать, что кураторы добыли столько раритетов и ценностей, что хватит на добрый десяток проектов. Начать с «мужских» альбомов XVIII века («картинные книги»), передававшихся из поколения в поколение: настоящие мини-музеи с набором имен первой величины и сюжетов в просветительском духе. Затем наступает время, когда рисование – как нынче фотографирование – становится светской модой (идеальный в этом плане альбом «Катеньки» Бакуниной, возлюбленной Пушкина-лицеиста). Так возникают «альбомы девиц». Профессиональные художники мало того что потакают прихотям светских особ, оставляя (в качестве платы за прием) быстрые и вполне основательные картинки, они и сами заражаются страстью к быстрому альбомному перу или кисти. На стыке профессионализма и тайной страсти – альбом Василия Садовникова, дворового человека Голицыных. Зарисовки церквей Псковщины соседствуют с акварельными копиями картин современников. Завершает XIX столетие роскошный альбом княгини Тенишевой (рисунки в него вклеивались), к которому приложили руку все вершители модерна (от Головина до Малютина).
Новый век находит в альбоме сразу три неведомых ранее измерения: авангардное (эксперименты по соединению слова и образа у Ремизова или Соколова), нонконформистское (альбом как «правда» – в отличие от картинного официоза) и «шизоидное» (когда на альбомные листы можно выплеснуть безумие личных и советских будней; этим занимаются далеко не только художники, но и рядовые граждане). С особым трепетом и страхом рассматриваешь самодельные альбомчики из ГУЛАГа (со стихами Блока, переписанными по памяти на папиросной бумаге).
Каждую из линий можно было бы протянуть в отдельный сюжет, каждый альбом здесь можно пролистать как чью-то частную биографию и нашу общую историю. Хочется большего внимания к конкретным вещам. Но, видимо, в том наша российская черта – не слишком ценим единичность, всё стараемся «сплотить» индивидуальности – в массы.