Актер Алексей Серебряков:

– Алексей, правда ли, что любой выпускник ВГИКа может вам предложить сняться в его дипломной работе и вы обязательно с ним встретитесь и посмотрите, что он вам предлагает?

– Правда. И я считаю, что это правильно, ведь я понимаю, что мой труд не всегда будет востребован в том объеме, в каком востребован сейчас. Зрительская аудитория не очень любит пожилых героев. И драматурги для них мало что пишут. Сюжет большинства произведений мировой драматургии построен вокруг взаимоотношений любовной пары. Я не могу вспомнить ни одной интересной пьесы для пожилых актеров, разве что «Соло для часов с боем» Освальда Заградника. Поэтому считаю необходимым знакомиться с теми, кто сейчас приходит в киноиндустрию. Хотя бы для того, чтобы в трудную минуту, набравшись наглости, позвонить режиссеру и сказать: «Дай мне два съемочных дня. Мне нужны деньги на лекарства».

– На ваш взгляд, у нынешних молодых режиссеров есть общая черта?

– Отсутствие энергии...

– Странно, ведь обычно молодежь приходит в кино, чтобы рассказать о чем-то наболевшем, выстраданном...

– Я не знаком со всеми режиссерами. Но, когда с кем-то знакомлюсь, понимаю, что у нынешнего поколения удивительное нежелание заниматься чужой жизнью. И полное отсутствие энергии. Ни один из них не может сказать: «Я пришел в кино для того, чтобы кричать о том, что у меня болит». Кричать никому не хочется.

– Интересно, каким вы были в молодости? Откуда в вас такая твердость, сложившаяся система ценностей?

– Я не был беспомощным московским мальчиком. С 14 лет начал жить самостоятельной жизнью: ездил в экспедиции, подолгу жил в разных городах, сам себя обеспечивал, планировал свой бюджет и стирал себе трусы. Так что к 24 годам я стал уже вполне самостоятельным, взрослым человеком.

– Ваши герои всегда разительно отличаются друг от друга. Как вам удается от роли к роли до неузнаваемости меняться?

– Вы задаете вопрос напрямую, извините, я вынужден на него без скромности отвечать. Все-таки это моя профессия. Я серьезно отношусь к тому, что делаю. И не хотел бы стыдиться за свою работу перед детьми. Поэтому пытаюсь делать так, чтобы реализовать хоть что-то из того, что я получил от своих учителей. И менять от роли к роли не только костюм.

– Скажите, чтобы сыграть крупную роль, вы наблюдаете за тем, что происходит в жизни, или, напротив, это отвлекает?

– Думаю, что в разных случаях по-разному. У каждого актера своя кухня, как и у писателей. Одни черпали все свои образы из окружающего мира, а другие вообще не выходили из дома. Их фантазии было вполне достаточно, чтобы создавать шедевры.

– А вы свои образы откуда черпаете?

– Все складывается по-разному. Иногда для какой-нибудь роли мне было необходимо внутреннее ощущение улицы. А иногда я вообще в этом не нуждался. Процесс работы зависит от конкретного, предложенного мне материала.

– Что подпитывает вашу творческую энергию – книги, прогулки, концерты?

– Никакой особой творческой энергии у меня нет. Мне предлагают работу, я ее выполняю. Иногда с удовольствием, иногда с отвращением, иногда терплю, иногда взрываюсь. Все зависит от конкретного случая. Но о творческой энергии я, честно говоря, не стал бы особо распространяться.

– Почему не стали бы? Я давно не видел актеров, которые бы так, как вы, работали на совесть...

– Да, спасибо родителям, совесть пока есть.

– Но отношение к работе за те 30 лет, что вы снимаетесь в кино, изменилось?

– Изменилось, и сильно. Конечно, меня нельзя сравнить с романтическим юношей, который хотел бы нести разумное, доброе, вечное. Сейчас я отец троих детей, который понимает, что работа в кино – единственный способ обеспечить материальное благосостояние его семьи. Но в рекламе я не снимаюсь. Не думаю, что это повысит мою состоятельность в глазах у зрителей.

– Вы можете дать согласие на съемки, если понимаете, что сценарий заведомо не талантлив?

– Если я понимаю, что сценарий не талантлив, но мне нужны деньги (такое тоже бывает), то все зависит от цены вопроса. А если я понимаю, что деньги сейчас не особенно нужны, я как-то перебиваюсь и обеспечиваю прожиточный минимум своей семьи. Понять, талантливый сценарий или нет, достаточно просто. Если талантлив, он затягивает, его читаешь до конца, если бездарен – закрываешь на 10-й странице.

– Слышал, что вы написали 40 страниц комментариев к сценарию фильма «Обитаемый остров»...

– Да, написал, поскольку люблю анализировать. Но по той же самой причине сценариев не пишу. Я вообще мало пишу (хотя многие артисты, напротив, склонны к литературному творчеству). Для меня сценарий – это чертеж, увидев его, я представляю себе, каким будет здание. И если я вижу, что оно получается неустойчивым, начинаю задавать режиссеру вопросы.

– В одном из интервью вы говорили, что Федор Бондарчук – человек комфортный, а Алексей Балабанов – некомфортный. А вам с кем интереснее работать – с комфортным или с некомфортным?

– Сейчас, когда мне 45 лет, мне интереснее работать с комфортным человеком, и я этого не скрываю. Когда я осваивал профессию, во мне пылала энергия покорителя кино- и театрального пространства. Мне было интересно заглядывать туда, где сложнее, грязнее, страшнее. Сейчас уже нет.

– Вас узнают на улицах?

– Да, узнают. Сейчас это узнавание, слава богу, очень деликатное. Зрители в основном знают меня по ролям в «Штрафбате» и в «Бандитском Петербурге». Таких людей, как мои герои, уже не будут дружески хлопать по плечу или предлагать выпить портвейна в подворотне.

– На сколько времени вперед у вас расписан график съемок?

– Не очень надолго. Сейчас кризис, и никому не известно, что случится через месяц. Хотя есть несколько предложений, некоторые из них довольно интересны. Но сложно понять, какие из них осуществятся.